Эксперт № 49 (2013)
Шрифт:
Через день туда прилетел самолет, полный корреспондентов и инвесторов. А потом приехали два специалиста из De Beers, я с ними поговорил, рассказал, показал все. Они только руками развели. Однако кимберлиты найденной трубки оказались с низким содержанием алмазов, и потребовалось еще четыре года упорной работы, с надрывом, временами на грани банкротства компании, с борьбой с не верящими в успех инвесторами и коллегами геологами, чтобы наконец прийти к желанному и большому открытию, которым можно гордиться — месторождений алмазов подобного типа до нас никто не находил.
— Бывают такие случаи, когда алмазы находят прямо на поверхности?
—
— Насколько вообще у нас Россия изучена геологически?
— В советское время геологи очень хорошо потрудились, но сейчас, к сожалению, эти работы фактически не ведутся, потому что у нас геологическая служба развалена в 1990-е годы, как и большая часть всей отраслевой науки.
— А сама служба, которая должна этим заниматься, сейчас есть?
— Занимаются этим Роснедра. Но сейчас в среднем из 25 геологов, которые были в советское время, один остался. В основном это люди в возрасте, и реальных работ очень мало ведется. Есть геологические службы у «Роснефти», у других добывающих компаний, но они ведут работы либо в пределах уже открытых месторождений, либо на лицензионных площадях, а на больших территориях в интересах государства ведут работу геологические службы, как в Канаде, например; такого у нас сейчас нет.
— Воссоздать эту службу можно? Как вы думаете?
— Если у руководства страны есть политическая воля модернизировать экономику, развивать высокотехнологичную промышленность, то надо воссоздать. Ведь то, что было поставлено на баланс в советские времена, истощается, и надо искать новые месторождения. И воссоздавать надо не только геологическую службу, но и отраслевую науку, разгромленную в 1990-е годы. Например, у нас в Новосибирске было три института Министерства цветной металлургии, сейчас нет ни одного. Все они были акционированы, распроданы, сейчас там склады разные, ничего не работает.
В конце 1970-х в Новосибирске был создан институт Гипроцветмет: новейшее оборудование, реакторы, фильтры, центрифуги. Все кипело, шкворчало, а потом бабах — и ничего. Мы хотели
— Какова может быть в этом роль академических институтов?
— Академия наук — это в первую очередь, конечно, фундаментальные исследования, но по очень многим направлениям мы уже активно занимаемся тем, чем раньше у нас занималась прикладная наука, потому что генерировать знания, которые не находят применения, обидно.
Например, я понимаю, как образовались алмазы и какие есть критерии, чтобы проводить прогнозную оценку территории. Но надо же проверять эти критерии. И сейчас у нас есть контракт с Роснедрами, по которому впервые в истории наш академический институт стал головной организацией в прогнозно-оценочных, то есть прикладных, исследованиях. Вместе с нами его выполняют еще два института, которые входят в систему Роснедр: ЦНИГРИ — Центральный научно-исследовательский геологоразведочный институт алмазов и благородных металлов и СНИИМС — Сибирский научно-исследовательский институт геологии, физики
и минерального сырья.
Я считаю, что на тех направлениях, где Академия наук имеет возможность и желание подставить плечо отраслевой науке, она должна это делать. А там, где отраслевой науки просто нет, Академия должная взять на себя ее функции. Это наш гражданский долг, и без этого мы будем вхолостую работать. Кроме того, мы у себя генофонд тех ушедших прикладных отраслей сохранили и можем подготовить специалистов, которые туда вернутся, когда придет время, и будут уже на современном уровне решать задачи.
И мы делаем то, что они уже разучились делать. Мы до десяти полевых отрядов посылаем на всю Сибирскую платформу. Работает молодежь. И ребята растут быстро, инфантилизм, присущий молодежи, махом на Севере улетучивается.
— Молодежь сейчас не очень, как мне кажется, ходить пешком любит…
— Идут, идут, они на Севере себя уважать начинают и быстро защищаются. У меня в прошлом году были две докторские защиты, одному 36, другой 37 лет, для геологов это очень рано. Пробы пород смотрят и одновременно делают фундаментальную науку, потому что они получают информацию и исходный материал, который по-другому бы не получили.
— А почему вашему институту удалось сохраниться, а прикладным не удалось?