Эксперт по убийствам
Шрифт:
Элспет понравилась ему с той самой минуты, как он впервые приметил ее возле служебного входа, где она терпеливо стояла рядом с пожилым мужчиной — как выяснилось позднее, своим дядей — и ждала автографа Рейфа Суинберна. С единственной мыслью оказать ей любезность — он знал, что актер еще неизвестно сколько пробудет с блондинкой, что заявилась к нему посреди второго акта с бутылкой джина и мараскиновой вишней, — Хедли предложил отнести программку за кулисы и там попросить актера ее подписать.
«Хорошенькая?» — спросил Суинберн, тщательно выводя ее имя и украшая автограф своими обычными лихими закорючками. Описывая девушку, Хедли покраснел, за что и был наказан безжалостными насмешками.
«Ладно, я оставляю ее
И, к изумлению Хедли, она действительно согласилась. На его неопределенную просьбу как-нибудь встретиться с ним за чашкой чая, она, покраснев не меньше его самого, ответила сияющей, совершенно его обезоружившей улыбкой. Эти последние два месяца были в жизни Хедли самыми счастливыми.
Теперь же он расплачивается за свое счастье такой бедой, какую себе даже представить не мог. И сейчас ему остается только вспоминать, как он обычно проводил с ней вечер. В театре они первым делом шли к киоску со сладостями, где Элспет брала коробочку ирисок (которая к середине спектакля, как правило, уже пустела), и лишь потом отправлялись на свои места. Как только поднимался занавес, он брал ее за руку и то и дело украдкой поглядывал на нее, мысленно улыбаясь тому, как она шевелит губами, повторяя реплики, которые уже знала наизусть, и всякий раз слегка приподнималась в кресле в ожидании любимой сцены. А потом они шли, рука в руке, в ресторан поужинать, а оттуда он провожал ее домой. Не в силах больше вынести эту муку, Хедли резко оборвал свои сладостные воспоминания и в отчаянии осел на тротуар. Свалившаяся на него беда пришла не одна: в глубине души он уже знал, что ноги его в театре больше не будет.
Хедли сидел, согнувшись в три погибели, не замечая, что в спину ему врезаются холодные и мокрые железные прутья, как вдруг на другой стороне улицы он увидел Лидию. Та направлялась к служебному входу под руку с какой-то женщиной, и обе они хохотали, сражаясь с зонтом и тщетно пытаясь его закрыть. Если бы актриса шла одна, он бы, наверное, подошел к ней и попросил о помощи — с той минуты, как Лидия узнала, что Хедли тоже любит музыку и старые песни, она была к нему очень добра, — но в присутствии ее приятельницы он не мог на это решиться. Да и такая возможность почти мгновенно исчезла: какой-то джентльмен, пожертвовав своим местом в очереди, пришел на подмогу женщинам и утихомирил зонт, после чего они сразу же исчезли за дверью. В театре ему больше было делать нечего: Обри на него зол, а Хедли, в свою очередь, проклинал старика — ведь, если бы не Обри, Элспет, возможно, осталась бы жива, а он не стоял бы тут в растерянности, не зная, что ему теперь делать. Судя по тому, что написано в газетах, полицейские уже разыскивают друга убитой девушки, и им не составит никакого труда узнать его имя. Скорее всего они уже поджидают Хедли у него дома, но он не станет рисковать и не вернется туда ради одежды и тех жалких, спрятанных в жестянке под кроватью грошей, которые удалось скопить, откладывая из еженедельного жалованья.
Прямо перед ним на землю упала монета. Хедли машинально ее поднял и встал на ноги, чтобы вернуть этот шиллинг его владельцу и объяснить, что он вовсе не из тех нищих, которые выстраиваются вдоль улиц Уэст-Энда в субботний вечер, и лучше отдать деньги тому, кто в них действительно нуждается. Но вместо этого он, не проронив ни слова, проводил глазами незнакомца, мгновенно исчезнувшего в толпе. Хедли вдруг со всей ясностью осознал, что перед ним стоит тяжкий выбор: сдаться на милость правосудия или бежать, но тогда нужны деньги. Как только на тротуаре перед театром появилась ненавистная табличка «Мест нет», очередь начала расходиться. И пока не передумал, Хедли поднял воротник, перешел дорогу и двинулся вслед за парочкой, разочарованно удалявшейся
— Простите! — Он тронул молодого мужчину за рукав. — Я должен был идти сегодня вечером в театр со своей приятельницей, но она… не смогла. — Хедли достал из кармана пальто билеты, подаренные ему Обри, — два места в первом ряду бельэтажа; такие билеты стоили очень дорого. — Жалко будет, если они пропадут. Я могу их вам продать за столько, сколько они стоят.
Парень посмотрел на него с изумлением:
— Вы это серьезно?
Хедли кивнул и взял деньги, смутившись, когда девушка обняла его в порыве благодарности.
— Мы только что обручились, — пояснила она. — И нам так хотелось отпраздновать помолвку в театре. Все только и говорят об этой пьесе. Вы даже не представляете, что это для нас значит.
Сунув пачку денег в карман, Хедли поплелся прочь, как никто другой понимая, что это для них значило.
Для актрисы в модной лондонской пьесе суббота была самым благодарным днем недели, но о сегодняшней субботе Лидия Бомонт такого бы не сказала. В театре стояла тревожная атмосфера: под влиянием ужасающих событий накануне напряженность между актерами труппы нарастала не по часам, а по минутам, и все, включая ее саму и Марту, были не в своей тарелке. Обычно Лидии нравилось, когда вместо Терри играл Льюис Флеминг, — он привносил в роль Ричарда больше разнообразных эмоций, на которые ей приходилось по-новому реагировать. Но сегодня оба они играли не лучшим образом, и она не стала бы винить зрителей, если бы те дали им это понять по окончании спектакля. Но на дневных представлениях публика была самая благодарная и снисходительная, и им аплодировали так же восторженно, как всегда. Когда-нибудь им за такую игру достанется, но не сегодня.
— Пойдем погуляем, — сказала Марта, наблюдая за Лидией, которая вытирала с лица последние следы грима. — Свежий воздух нам обеим не повредит, и тебе надо хотя бы час отдохнуть от всей этой компании. Если повезет, я тебе даже куплю булочку с сосиской, что продают в том ларьке на набережной. Тебе нужно поддерживать свои силы.
Лидия устало улыбнулась и сняла с крючка на двери пальто; ее не надо было уговаривать — ей и самой хотелось, перед тем как снова выйти на сцену и снова на ней умирать, хоть немного вкусить самых обычных человеческих радостей.
— Знаешь, я ведь даже рада, что на следующей неделе все это кончится и мы вырвемся из Лондона хоть ненадолго, — сказала Лидия, когда они уже поднимались по узкой лестнице, ведущей к сцене.
— Понятное дело, ждешь не дождешься, когда уедешь от меня подальше, — шутливо произнесла Марта, но Лидия, не среагировав на ее игривый тон, остановилась и очень серьезно посмотрела на подругу.
— Не дури. — Она нежно провела Марте по волосам. — Ты прекрасно знаешь, как я буду по тебе скучать. Но я все еще надеюсь уговорить тебя поехать вместе со мной. Нашли бы какой-нибудь пансион на берегу моря…
— В Манчестере?
— Ладно, неделю в Манчестере можно пропустить, но как насчет Брайтона? Если погода будет хорошая, мы сможем гулять по набережной, а если нет, весь день валяться в постели и за обедом незаметно улыбаться друг другу. И пусть хозяйка дома будет глядеть на нас с неодобрением, несмотря на то что в конце недели ей придется стирать всего один комплект постельного белья, а не два. — Марта рассмеялась, а Лидия все больше входила во вкус своих фантазий. — А на закате дня я приобщу тебя ко всем прелестям гастрольной поездки. К общим ванным комнатам без горячей воды, вонючим актерским гримерным, полупустым зрительным залам и ресторанам, которые закрываются ровно за пять минут до окончания спектакля, так что тебе не остается ничего другого, как плестись на съемную квартиру и довольствоваться чашкой какао из щербатой кружки. Неужели ты позволишь мне пройти через все эти испытания одной, без тебя?