Экспресс «Россия»
Шрифт:
Как-то такой «мальчик» простонал. – Этого хочу, – и, наклонившись, чуть было не угодил в разрез блузки.
На работе она будто на сцене, а среди своих – метиска. Белая женщина с черным ртом.
– Побойся Бога, – не раз возмущалась Антонида Захаровна, – у тебя ведь, что ни слово, то «родная речь».
– Захаровна, у меня было тяжелое детство. Мама рано умерла. Отец – алкоголик, братик на руках. Книги читать мне некогда и хороших слов слышать не от кого, только матерные, вот и привыкла.
Щелкнули двери вагона, Василий вздрогнул. Обрадовался, но пришла Марь Ивановна.
– Ненаглядный мой, лютик бархатный, – всплеснула сухонькими
– Сколько? – Отрезал он.
– Три, родненький, три, нежный, – поспешно сунула деньги. Достала из кармана апельсин. – Вот тебе, ромашечка моя, незабудка с маргаритками, гостинчик принесла, сокол ясный. Дай поцелую, голубь мой.
Василий подставил щеку, – ох, знойная ты женщина, жаль при исполнении, а то бы занялся тобой.
– Все целуетесь, милуетесь, – раздался легкий голосочек, и двери захлопнулись.
– Как нарочно, кочережка, навязалась. – Клоков отскочил от старушки, словно обожженный.
– Хороша Настена. Сердечко золотое да из себя видная, – Марь Ивановна взглянула на него восторженными, чуть хмельными глазами, – точно, как я, в сорок втором, после школы снайперов. Гимнастерочка, пилоточка, юбочка, сапожки хромовые. Только косу приказали срезать.
– У тебя коса была? – Удивился Василий, оглядывая редкие седые волосы.
– А то! До самой задницы. – Она рассмеялась.
– Значит, ты снайпер? А почему тебя пулеметчицей кличут?
– Я? Снайпер? Господь с тобой. Я только школу закончила, а потом при штабе телефонисткой служила. – Она отставила большой палец и мизинец на манер рюмки, приставила к уху, крикнув. – Сокол, Сокол, как слышите? Прием! Немедленно налейте Ястребу, – подмигнула и, придерживая полы кителя, пошла в плацкарту.
– Все! – Устало, но торжественно объявил Николай. Повалился на стулья, но тут же медленно поднялся. – Убирать надо, а неохота. И как вы всю ночь не спите?
– Справился? Молодец, держи награду. – Клоков бросил Студенту апельсин. Тот поймал, понюхал.
– Здорово! Новым годом пахнет. Откуда он у вас?
– Снегурочка принесла.
– В августе, снегурочка? А как ее зовут?
– Марь Ивановна.
– Это скорее баба Яга, – он поспешно положил апельсин на стол. – Благодарю за приз, но лучше не надо.
– Почему?
– Меня от одного ее вида тошнит. Извините, может она ваша приятельница, но я, – он брезгливо сложил губы.
– Да тебе с твоей приятельницей до нее, как до Москвы пешком, – вспылил Василий, зло, с напором, выделив слово приятельница. Но, посмотрев на струхнувшего, притихшего Николая, сдержался. – Ты, Коля, мало ее знаешь. Она ради других в пух и прах расшибется. Добрейшая тетка. Это она сейчас невзрачная, а в молодости школу снайперов закончила, ордена, медали имеет. А было ей столько, сколько тебе сейчас. И коса у нее была длиннее, чем у Насти, но по уставу не положено, приказали срезать.
– Почему?
– Василий задумался, пожал плечами, – наверно потому, что противогаз не наденешь. – Достал перочинный нож и начал счищать шкурку с апельсина длинной цельной лентой. – О ней, между прочим, в газете огромную статью написали. А ты говоришь, тошнит.
– В газете? А что писали?
Василий разломил апельсин, половину протянул Николаю. – История такая вышла. Разносила Марь Ивановна чай. Стаканов не хватало. В одном купе выпьют, она посуду помоет и другим пассажирам несет. В спешке напутала и налила заварку в стакан, где кто-то лимон оставил. Раздала и вдруг слышит, –
В купе оказался журналист из центральной газеты.
– Сколько езжу, но такое внимание к ветеранам встречаю впервые, – удивился он и давай пытать Марь Ивановну, кто распорядился, когда, но ее за плевок не возьмешь, нагородила с три короба. Дескать, по собственной инициативе, в свете постановлений партии, правительства и министерства путей сообщения о повышении культуры обслуживания пассажиров на железнодорожном транспорте, решила начать с лимона, скоро думает добавить конфеты и растворимый кофе. Корреспондент обрадовался «сенсационному материалу» и на полгазеты статью накатал «Не черствеют душой ветераны».
– Лучше расскажите, как она на фронте воевала.
– Сам спроси. Возьми бутылочку, зайди, потолкуй по душам. Тоже решил в газету написать?
Студент помолчал и выпалил. – А вы никому не скажите?
– Никому. Я же не баба базарная.
– Вы здесь один любите музыку, инструментом владеете, поэтому меня поймете. Я в институте организовал музыкальную группу. Сами сочиняем и исполняем песни, но тянет к крупным формам, хочу написать рок-оперу. Ну, вроде, «Иисус Христос супер стар» или «Юнона и Авось».
– Ясно, – Василий понятия не имел о рок-операх, но попробовал соединить слова опера и рок. Представилась сцена Большого театра, где когда-то слушали с Валентиной «Хованщину». Вещь ему понравилась. Особенно интересные, красивые декорации и яркие, необычные костюмы. Но жена не переставала удивляться, – ох, и длинная же. Сплю, сплю, проснусь, снова «Хованщина». – Среди героев оперы он пытался представить кричащих, прыгающих, как козлы, лохматых парней с электрогитарами, но не смог.
– Необходима тема, – увлеченно продолжал Студент. – Желательно патриотическая. Я, кажется, ее нашел. Когда в первый раз ехал от Москвы до Владивостока был, как в тумане. Столько городов, рек, лесов, людей и Тихий океан. Музыка начала складываться сама по себе, понимаете? – Он застучал по столешнице ладонями. – Слышите, стук колес поезда. А сейчас, – забарабанил быстро, быстро, – это мы по мосту через Волгу несемся. – Он поднял подбородок вверх и тихо засвистел, потом завыл, – это наш электропоезд подает сигналы. Можно гитару? – Не дождавшись ответа, выхватил из рундука инструмент, подкрутил колки, настроил и, поставив ногу на стул, укрепил кузов. Сосредоточенно уставился в потолок и, неожиданно громко ударив по струнам, запел протяжным голосом.
Я – тепловоз, а не дрезина,Стрелой летят мои стальные шины,Я всех тяну, я все могу,Я – самый главный здесь мужчина.В груди моей горит огонь,А не холодная, бездушная машина.Николай отложил гитару. – Это наброски, эскизы. Мне нужно написать либретто, литературную основу. Желательна интрига, сильная тема, чтобы от нее оттолкнуться. Судьба Марьи Ивановны любопытна, а баба Ганя, говорят, во время войны разведчицей была. Антоныч, наверно, тоже воевал, и все они теперь работают в экспрессе «Россия». Здорово. Я сейчас пишу дуэт Антоныча и бабы Гани. – Он опять запел, но тихо, задушевно.