Экспресс «Россия»
Шрифт:
Глава 6
– Ну, сейчас задрыхну без задних ног, – потянувшись на полке в купе, с наслаждением подумал Клоков. Снял туфли, а раздеться поленился. Глаза безвольно слипались. В голове быстро, отрывочно мелькали цветные картинки прошедшего дня. Велосипед, Матильда, Лариса, баба Клава, Антонида Захаровна в обнимку с Кузьмой Кувалдой, а потом – ровное, бескрайнее снежное поле и яркое, слепящее солнце.
Неожиданно, как эхо, услышал мягкий голос. – Золотой мой, спит или нет? – И сон, как
Марь Ивановна разменяла седьмой десяток, ветеран войны и труда, но об отдыхе и покое слышать не хотела. – Меня из моей плацкарты только вперед ногами вынесут.
За долгие годы работы ни один пассажир на нее не пожаловался. Случай для проводника редкий. Тем более она вечно «под градусом», в «настроении».
Юрий Антонович, принимая бригаду, заявил. – Еще раз увижу пьяной, уволю.
– Когда ж это я пьяной была? – удивилась Марь Ивановна.
– Да от вас и сейчас пахнет, – не выдержал Генерал.
– Так это я в настроении.
– В настроении? – опешил Антоныч, – как же вы тогда пьяного представляете?
– Ну, это когда ни рукой, ни ногой пошевелить не может и мать родную не узнает. А для настроения даже врач рекомендует. Нам на передовой для куражу по сто граммчиков ежедневно полагалась. Подводникам и космонавтам по сей день наливают, а уж проводникам сам Бог велел.
– Из каких же это соображений? – Язвительно спросил Юрий Антонович.
– Почем я знаю? Ему виднее.
Антоныч оставил ветерана в покое. Работала она хорошо, начальству не перечила, безропотно платила взносы во все общества – от охраны памятников старины до ДОСААФ. Во время компании по борьбе с пьянством первой записалась в добровольное общество трезвости. Бригадир поинтересовался, для чего ей это понадобилось?
– Да, как же, золотой вы наш, уважаемый? Партия сказала надо. Народ ответил – есть.
– Так вы беспартийная.
– Я – коммунист в душе, а народ и партия едины. Воля партии – воля народа, – бодро засыпала начальника Марь Ивановна «правильными словами».
Тот поспешно согласился и, если о ней вдруг заходила речь, торопливо говорил. – Работник хороший, а главное политику партии понимает правильно. – И доверительно добавлял, – ее за плевок не возьмешь.
– Васек, спишь? Прозвучал у самого уха ласковый голос.
– Нет, танцую. Чего надо? – Нехотя встал, поднял крышку полки. Марь Ивановна бросилась помогать.
– Кислородик ты наш ненаглядный. Дышать тобой не надышаться, бархатный мой, – бормотала она, кряхтя поддерживая тяжелую крышку.
– Сколько?
– Две, золотой мой, атласный. – Полезла в карман кителя за деньгами. – Для пассажиров стараюсь, пристали с ножом к горлу, – белой, мать, достань. Ну, я к тебе, ласковый.
Василий ворчал и злился для вида. Многие на старушку покрикивают, не церемонятся. Она привыкшая,
– Иди, Марь Ивановна, спать хочется.
– Меня уже нет, потерялась, только обниму и поцелую в уста твои сахарные.
– Отстань, луком от тебя несет.
– Сильно? – Она лукаво улыбнулась. – Для маскировки, нежный мой. Проверку обещали. Юрий Антонович мне наказал. – Настроение можете поддерживать на уровне, но чтобы проверяющие носа не подточили. А что, хорошо прошибает?
– Хоть противогаз надевай. Комиссия до твоего вагона не дойдет, еще в тамбуре задохнется.
– А мне бояться нечего. Она беззвучно рассмеялась, зажмурилась, наморщила лоб, пригладила седые волосы и, резко рванув полы кителя, где торчали белоголовки, закричала. – Нас за плевок не возьмешь, мы при гранатах!
Глава 7
Проснулся Василий бодрым, в хорошем настроении. Мурлыча «утро красит нежным цветом» и, предвкушая чашку крепкого чая «под папиросу», вошел в ресторан. Показалось, что попал в казарму, где ночевала рота солдат. За день здесь побывали сотни клиентов. Закурил, дышать стало «легче».
В дальнем конце Юлька с Николаем фасовали печенье и, взвешивая, добавляли гирьку «воровку» грамм на пятьдесят. Мелочь, но наварец капает.
– К большой проверке готовятся, – усмехнулся ночной.
За столом у буфета сидели Велосипед и Генерал. Перед ними стояли закуски, коньяк «Белый аист» и бутылка «Боржоми». Чернушка, закатывая глаза, качал головой, с чем-то соглашаясь. Увидев Василия, он кивнул на свободный стул, пододвинул стакан с коньяком. – Присаживайся, в ногах правды нет. Хотя, ее нигде нет, разве что у прокурора, он всегда прав, – говорил директор, будто крупу сыпал. – Будем толстенькими, – Чернушка хлопнул рюмку.
– Куда еще? – Пробасил Юрий Антонович и, погладив ладонью живот, медленно выпил.
– Пока толстый иссохнет, худой сдохнет, – ободрил его Сергей Николаевич и, осмотрев свои тонкие руки, захихикал.
Василий проглотил коньяк, обжигая язык и горло. Закусил сочным «кружком» лимона.
Юрий Антонович намазал маслом ломоть белого хлеба, положил два куска соленой кеты, а сверху дольку лимона. Оглядел бутерброд и, неспеша, откусил.
– У нас человек – ничто, пыль, – заговорил директор, – вокруг только кричат – все для человека.
– Да, человек. – Юрий Антонович вытер пальцы о полотенце, расстегнул китель. – У меня, ебенть, случай интересный был.