Экспроприатор
Шрифт:
— Что? — сжала сильнее, но кровь не останавливалась.
— Ничего. Что завтра вечером делаешь? — сильнее сгиб в локте.
— В проституточную еду. Поедешь со мной? — Смешок вышел почти истеричным. Откашлялась и ровно продолжила. — И Руса подтянем, мне его жалко, как представлю иной раз как он живет, боже мой. Начальник и в хвост и в гриву, дома мозг имеют. Оплачу ему мулатку.
— И пару кило кокса. У тебя будет самый преданный поклонник. Пока кокс не кончится.
— Он все-таки сидит на дури, да?
— Два года,
— Но мулатку я ему все равно оплачу. — Упрямо делая голос ровным сказала я. — Он, в отличие от некоторых, хоть цветы выбирать умеет.
— Его Марина вообще ко многому приучила. Жуткая женщина. Прикинь, он шить умеет, причем хорошо. Я месяца три его стебал. Ну типа, когда уже Руслик себе юбочку сошьет, или сарафанчиком похвалится.
— Мне нравится сидеть в ментовке и обсирать твоего подчиненного. — Абсолютно искренне сказала я, посмотрев в карие смеющиеся глаза.
— Мне тоже. Давай Вано обсудим. — Негромкий ровный голос и успокоение мне под кожу.
— Во-первых, лысая башка, зато борода. Ты ему хоть намекни, что все наоборот должно быть, мне кажется, он сам все же не догадается. И вообще он чем-то на попа похож. Ты его не из церкви на работу взял?
— Нет, но в приходской школе он учился.
— Да ладно?.. — неуверенно прыснула недоверчиво глядя на кивнувшего Казакова.
Он тихо, рассыпчато рассмеялся. Тепло в сузившихся венах. Нож положил на колено, медленно и плавно протянул руку, чтобы убрать выбившуюся прядь мне за ухо. Мезинцем. Все остальные были окровавлены.
Повинуясь инстинкту повела головой, желая тепла его ладони. Отстранил руку сразу — пальцы в крови.
Я замерла, переводя дыхание и отводя взгляд. Мне нужны его прикосновения. Я не могу. Не вывожу. Закрыла глаза — нельзя показывать.
Он сказал без истерик. Положение пиздец, сейчас нельзя быть тупой. Нельзя.
Словно услышал. Снова протянул руку и так легко, поверхностно скользнул мизинцем по скуле. Медленно. Нежно.
Сидим фактически в заложниках, он выдвинул ультиматум. Самый страшный ультиматум который я слышала в своей жизни. На полу его кровь. В руках нож. На моих пальцах, сжимающих порезанную руку его кровь. Я смотрю в пол, там где она уже свернулась. Смотрю специально, чтобы осознавать. Что проблема еще не решена, ибо я все еще ее вижу, а значит вот то страшное, из-за которого он себя порезал с кошмарным, вбуравливающимся в память звуком еще близко. Перевела дыхание, почти с ненавистью загоняя истерику внутрь. Никаких эмоций. Только думать, Поля, только думать сейчас.
Вызывало ли отторжение то, как он поступал?
Да, вызывало.
Мне, как и всякой другой хотелось заорать, что он сраный долбоеб, что нельзя
Но.
Я прекрасно знала почему. Почему кровь. Он идет во всем до конца. Никогда не фальшивит и сейчас не будет. За ним его люди. Они его, они будут стоять за ним, понимая один простой факт — он идет до конца. Поэтому там и стоят.
Ждала ли я красивого и такого тупого выебона дескать со мной моя баба и сейчас я тут вас всех порешу, словесно и фактически?
Ждала. Я ж женского пола.
А он сказал что убьет себя, если игра пойдет не по его правилам и они хлебнут за это.
Какова должна быть сила и интеллект, когда враги боятся, что ты сдохнешь?
Я уважала его. Ненавидела за то, что он не пошел по девичьему сценарию и понимала, что во всем этом самое тупое это — я.
Ну, тупишка такая, которая орет типа как ты мог сейчас себе вены вскрывать из принципа, что ты за человек, ты просто чудовище! Такое вот женское отторжение.
Его разрушало пониманием, что все. Это очень крупные мужские игры
Здесь высокие ставки и профессиональные игроки, знающие, что либо ты рискуешь, либо вообще нехуй тут делать. И он был одним из лучших игроков, если не самым лучшим. Поэтому женщин в этих играх нет. Там играют очень крупно, крайне жестко и по строгим жестоким правилам.
Я понимала.
Что мы сидим в отделе. Что нас в любой момент могут закрыть. И нас — это не только я и он. Что он режет себе вены только для того, чтобы показать он кусать не намерен. Еще очень много крови прольется вслед за его. Только он к этому готов. Он двинул свою ставку, а крыть ее было нечем.
Это ведь так легко угрожать чужому. А ты сделай так, чтобы он ополоумел от страха, боясь того, что ты умрешь. Уважение? Безусловно. Преклонение? Абсолютно! Любовь?
Какая же ты сука, Казаков! Какая же тварь! Бизнес твой и сраные принципы?! Ты же себе вены вскрываешь, что бы не замели, сука! Какая же ты принципиальная сволочь!
Но это его ход и бабские визги тут ни к чему.
Поэтому я молчала. Давилась женскими загонами, не видящими сути и молчала. Разумом видела. Он вскроет себе вены. Он действительно это сделает. Это знают все. Поэтому так торопливо все исправляют. Я тоже это видела.
И дать себе волю не могла.
Здесь вершились судьбы, прямо сейчас. Я сидела рядом с ведущим игроком, с самым серьезным и с самым опасным. Зажимала ему вспоротую вену. И понимала. Поэтому я здесь.
Только сейчас дошло почему там в темном коридоре он так резко отдернул руки. Чтобы я сейчас зажимала его вспоротые вены. Кидала дебильные шутки, на которые он так же дурацки отвечал, когда мы стояли на краю пропасти. Оба в его крови.
Он понял это сразу, я только сейчас.
Ему нужна я, а мне никто другой не нужен. Это он тоже понял сразу и сказал об этом. Господи, сколько моей тупости терпел…