Экстремальные услуги

Мзареулов Константин

Каждая нить – биополимер, выполняющий одновременно несколько функций: это и биологический чип, и мускул. По моему мысленному приказу костюм может принимать почти любую форму, за несколько секунд перекраивая фасон и физические свойства ткани. В памяти изделия хранится больше трех дюжин разных моделей одежды – от классического пиджачного костюма до облегающего трико с коротким плащом за плечами. По мере надобности я обновляю банк моделей, однако это муторное дело, и порой бывает просто лень программировать новый фасон, пусть даже он очень мне нравится.

В

глубине души я полагаю, что истинная себестоимость подобных костюмов не так уж и высока, но фирма «Франсуа Гобль» продает их втридорога, поддерживая статус элитной одежды. Монополия, черт бы ее подрал! На деньги, которые я выложил за этот костюмчик, можно было бы купить авто повышенной проходимости на класс повыше моего «Фольксвагена-Доминанта» с его позолоченными деталями…

Ладно, вернемся к фундаментальной науке.

Стены университетского коридора украшены докладами и стендовыми сообщениями. Время от времени я копирую на свой блокнот самые интересные работы.

Конечно, нам выдадут по кристаллу с записью тезисов, но я предпочитаю иметь полный текст работ, которые привлекли мое внимание.

Как и следовало ожидать, большинство докладов посвящено самой модной сегодня теме – зависимости течения времени от формы ЧД-полости. Многоэтажные формулы совершенно не похожи на мои, да и результаты вычислений отличаются от тех, которые получил я.

Все мы, участники Конгресса, изучаем ЧД – черные дыры. Изучаем разными методами, с разных точек зрения и вдобавок – на основе множества принципиально разных моделей. Последнее обстоятельство представляется мне самым трагичным: поскольку до сих пор не создана вразумительная концепция ЧД, и астрофизики, принадлежащие к разным школам, зачастую не понимают друг друга.

Я задерживаюсь около большого, на два десятка страниц, доклада. Среди авторов – Роберт Митрофанов-Брайзер. Когда-то мы с ним работали в окрестностях Сириуса. Работа любопытная: за сухим академическим названием скрывается идея, которая всегда привлекала меня. Если удастся решить эту задачу, наши звездолеты научатся прыгать сквозь пространство где угодно, а не только через тоннели между парами ЧД. Уже сотню с лишним лет проблема Нижняка – Циммера – Вуанга не поддается натиску человеческой логики. Порой мне кажется, что тут нужна логика нечеловеческая.

***

– Ностальгия замучила?

Неторопливо повернув голову к источнику насмешливого голоса, утыкаюсь взглядом в благообразную эспаньолку, тронутую легкой проседью. Надо же, легок на помине! Сам Митрофанов-Брайзер, живой классик «евразийской» школы, снизошел до разговора с ренегатом. Хотя, конечно, в прежние времена Робби был хорошим парнем.

– Приветствую вас, Роберт Тимофеевич.

Он морщится.

– Давай без этикетов, а то меня затошнит – Робби с интересом поглядывает на Ольду. – Нравится?

– Еще бы! – Я не стал скрывать очевидного. – Роскошная женщина.

Ольда фыркает. Робби снова кривится и машет на меня рукой.

– Ты в своем репертуаре.

Мог бы понять, что я спрашивал о докладе, на который ты пялился битых четверть часа.

Еще раз посмотрев на голограммы, я ворчливо сообщаю:

– Мне нравятся тема и постановка задачи, но не решение. Сложность математического аппарата – верный признак, что в теории что-то неблагополучно. Очевидно, неверны исходные постулаты, на фундаменте которых мы тщимся построить модель Вспомни птолемеевские эпициклы, которые на протяжении веков становились все сложнее. А потом появились Ньютон и Кеплер, написавшие очень простые, но все объясняющие формулы.

Ну вот. Не хотел конфликтов, а все равно коснулись болезненной темы. Ольда возмущенно шипит:

– Роберт Тимофеевич, Агасфер не желает признать, какого прогресса мы достигли, научившись получать стабильные решения!

Живой классик отмалчивается, предоставляя мне возможность высказаться. Ну, как знаете, коллеги. Я этого не хотел…

– И в каких пределах действительны эти решения? – осведомляюсь я, стараясь, чтобы в моем голосе не было ни намека на язвительность. – Уразумейте наконец: стабильность – математическая абстракция. Реально речь может идти лишь о квазистабильности. Публикуя такие результаты, вы обманываете прикладников, которые попытаются применить эти формулы на практике и подвергнут себя ненужному риску…

Несколько следующих минут звучат выкрики, перенасыщенные специальной терминологией. Наши вопли привлекают нездоровое внимание зала, но в конце концов мы с Ольдой замолкаем, исчерпав нормативную лексику, а Митрофанов-Брайзер примирительно замечает:

– Мадемуазель, должен признать, что наш друг в чем-то прав. Просто он всегда был максималистом. Пойми, Витольдыч, стабильные решения – максимум того, на что способна современная математика… – Он грустно усмехается. – А вообще-то жаль, что ты бросил науку.

– Как видишь, не совсем бросил. Даже доклад привез. У Робби расширились зрачки, словно он приятно удивлен. Спрашивает настороженно:

– Продолжаешь искать динамическое решение? Есть продвижение?

– Нет, увы… – Я развожу руками. – Чисто прикладные работы. Кстати, доказывающие, как опасно применять на практике стабильные решения…

Я замолкаю и прислушиваюсь. Через открытые окна и распахнутую дверь ближайшей аудитории просочились знакомые звуки. На улице стреляют из бластеров. Причем стреляют интенсивно и где-то поблизости. Слышатся крики, топот множества ног, хлопки парализующих гранат.

В таких ситуациях я не привык раздумывать. Особенно если на бицепс давит кобура. Подбежав к окну, я выглядываю наружу, но все уже кончилось. Внизу, возле стоянки аэромобилей, толпятся бойцы спецназа, одетые в броню с надписью «Тайная полиция» на спине. Несколько человек в штатском экспансивно общаются, размахивая верхними конечностями. Кого-то проворно упаковывают в пластиковые мешки, и вскоре кавалькада аэро с государственными номерами взмывает в воздух. На стоянке остались только два пятна свежей крови и десяток ошарашенных очевидцев.