Экстренное погружение
Шрифт:
Рев шторма снаружи и шипение керосиновой лампы внутри только усиливали ощущение безмолвия, и грохот упавших банок заставил их вздрогнуть. Он заставил вздрогнуть и одного из мертвецов. Человек, лежащий ближе других к Дроздову у левой стены, неожиданно пошевелился, потом перевернулся на другой бок и сел, обратив к ним изможденное, обмороженное, в пятнах жутких ожогов лицо с неровными клочьями длинной темной бороды. Недоверчиво уставившись мутными, покрасневшими глазами, он долго, не мигая, рассматривал их, потом с трудом, покачиваясь и явно страдая от боли, поднялся на ноги. Его
– Долго же вы сюда добирались. – Хотя голос был хриплым и слабым, но можно было понять, что он явно принадлежал волжанину. – Позвольте представиться – Дмитрий Кожевников, радист.
– Выпьешь? – спросил Дроздов.
Человек снова улыбнулся, попытался облизать покрытые коркой губы и кивнул.
Добрый глоток спиртного исчез у него в глотке, как в пропасти. Он перегнулся пополам, надрываясь от кашля, из глаз у него хлынули слезы, но когда он снова выпрямился, то буквально ожил: затуманенный взгляд просветлел, а на бледных, впалых щеках проступил чуть заметный румянец.
– Если у тебя такая манера здороваться, дружище, – заметил Кожевников, – то недостатка в приятелях у тебя не будет… – Он снова пригнулся и потряс за плечо лежащего на полу соседа. – Саш, подымайся, у нас гости, а ты дрыхнешь.
Растолкать Александра оказалось не просто. Его пришлось как следует потрясти, чтобы он проснулся. Но затем, когда очнулся, то довольно резво вскочил на ноги. Это был круглолицый увалень с голубыми фарфоровыми глазами, который, несмотря на такую же, как у Кожевникова, щетину, вовсе не казался изможденным, хотя веки у него покраснели, а на носу и губах виднелись следы обморожения. Глаза расширились от изумления, в уголках глаз появились приветливые морщинки. Александр Григорьевич Дитковский, как Дроздов вскоре понял, умел быстро приспосабливаться к любым обстоятельствам.
– Гости? – В его густом голосе явственно звучал сильный южнорусский акцент. – Что ж, заходите, гостям мы всегда рады.
– Мы не представились, – сказал майор. – Доктор Дроздов, а это…
– Вот как? Доктор? Так мы коллеги? – прервал его Дитковский.
– Вы – тоже доктор?
– Совершенно верно. Штатный врач с буровой.
– Понятно. Это старпом Тяжкороб с подлодки «Гепард»…
– С подводной лодки? – Дитковский и Кожевников переглянулись, потом снова уставились на них. – Вы подводники?
– Потом я вам все объясню… Это торпедист Рукавишников, радист Зубринский.
Дроздов взглянул на лежащих людей, кое-кто при звуке голосов заворочался и даже привстал на локтях.
– Как дела у них?
– Трое здорово обгорели, – ответил Дитковский. – Остальные сильно обморозились и истощены, страдают от холода и недоедания. Но все, что им нужно, – это тепло и хорошее питание, через несколько дней оклемаются. Я заставил их вот так лечь в кучу, чтобы было теплей.
Дроздов посчитал лежащих. Вместе с Дитковским и Кожевниковым их оказалось двенадцать человек.
– А где же остальные? – спросил майор.
– Остальные? – в глазах у Кожевникова мелькнуло недоумение, но в следующую секунду лицо его помрачнело. Он ткнул большим пальцем через плечо: –
– Почему?
– Почему? – тыльной стороной ладони Дмитрий протер свои красные воспаленные глаза. – Потому что среди нас нет некрофилов.
– Не понял…
Кожевников как-то невесело усмехнулся.
– Кому охота спать в обнимку с мертвыми?
– С мертвыми?.. – Только теперь до майора дошел смысл сказанного. Он умолк и снова взглянул на лежащих на полу людей. Семеро уже проснулись, из них трое приподнялись на локтях, их лица, правда, в разной степени, выражали крайнюю степень недоумения и возбуждения, лица оставшихся троих, которые продолжали спать или находились без сознания, были прикрыты одеялом.
– Всего вас здесь было девятнадцать… – раздельно проговорил Дроздов.
– Девятнадцать, – невозмутимо отозвался Кожевников. – Остальные… Словом, им не повезло.
Дроздов промолчал. Внимательно вглядываясь в лица проснувшихся, он надеялся приметить среди них то, которое было ему знакомо, и утешал себя тем, что, возможно, из-за обморожения, ожогов или истощения не сумеет отыскать его сразу. Он глядел во все глаза, но уже отдавал себе отчет: никого из этих людей ему раньше видеть не приходилось.
Он нагнулся над одним из спящих и, подняв прикрывающее лицо одеяло, снова увидел чужое лицо. Майор опустил одеяло. Дитковский удивленно спросил:
– Что случилось? Что-то ищете?
Дроздов не ответил. Осторожно пробравшись среди лежащих, которые все еще тупо следили за ним, поднял одеяло с лица второго из спящих. И снова опустил одеяло, чувствуя, как сохнет во рту и свинцовой тяжестью наливается сердце.
Дроздов подошел к третьему спящему и в нерешительности остановился над ним, боясь того, что сейчас обнаружит. Потом резко нагнулся и поднял одеяло. Перед ним лежал человек, чье лицо было почти полностью забинтовано. Человек с перебитым носом и густой светлой бородой. Человек, которого Дроздов никогда в своей жизни не видел. Майор осторожно прикрыл ему лицо одеялом и выпрямился.
Рукавишников тем временем уже успел растопить печку.
– Температуру поднимем почти до нуля, – сообщил он Дитковскому. – Горючего у нас полно. Мы принесли с собой также пищу, алкоголь и полный комплект медикаментов.
– Старпом, это была полынья – тот гладкий участок, который попался нам как раз перед станцией? – спросил майор, поворачиваясь к Тяжкоробу.
– Скорее всего, – Тяжкороб как-то странно взглянул на него. – Ясно, что мы не в состоянии доставить этих людей на лодку. Значит, придется сообщать на лодку, пусть подплывают прямо к черному ходу.
– Они смогут найти эту полынью? Без ледомера?
– Запросто. Я отмерю точно триста метров на север, дам им пеленг, потом отмерю триста метров на юг и снова дам пеленг. Они засекут нас с точностью до одного метра. Потом отмерят пару сотен метров отсюда и окажутся точно посреди полыньи.
– Но подо льдом. А мы не знаем, какой толщины лед. К западу еще недавно была чистая вода. Александр Григорьевич, как давно это было?
– С месяц назад. Может, недели три, точнее сказать не могу.