Экстренное погружение
Шрифт:
– Ну и ну, – задумчиво произнес Тяжкороб. – Для медиков на «Гепарде» наступили опасные времена… – Он угрюмо проследил, как неподвижное тело доктора тащат к задней двери, где воздух был относительно чище. – Теперь все три наших знахаря вышли из строя. Очень кстати, не так ли, товарищ командир?
Грубозабойщиков промолчал.
– Этот укол Череповскому – вы-то сами знаете, что давать, как и куда?
– Нет.
– А кто-нибудь из экипажа?
– Что толку об этом говорить, Андрей Викторович?
Открыв медицинскую сумку Дитковского, Дроздов пошарил среди бутылочек и
– Болеутоляющее, – пояснил он. – Рука болит, а мне сейчас понадобятся все пальцы… – Майор бросил взгляд на Рукавишникова, который уже пришел в себя, несмотря на то, что ему было нечем дышать. – Как себя чувствуете?
– Засиделся без дела. – Встав со стула, он поднял свой кислородный аппарат. – Без паники, Андрей Викторович, имея под рукой такого классного специалиста…
– В отсеках полно свежих людей, Андрей Викторович, возьмите их, – остановил его Грубозабойщиков.
– Пусть Рукавишников отличится. Это в его же интересах. Может, отхватит не медаль, а орден.
Рукавишников ухмыльнулся и натянул на голову маску. Две минуты спустя они оказались в машинном отделении.
Здесь было невыносимо жарко. Несмотря на мощные фонари, видимость не превышала полуметра, но в остальном дела обстояли более-менее сносно. Кислородный аппарат действовал отлично, и майор пока чувствовал себя вполне нормально.
Взяв за руку, Рукавишников подвел его к трапу, ведущему в турбинный отсек. Майор услышал характерное шипение огнетушителей и огляделся, пытаясь установить, откуда доносится этот звук. Открывшееся перед ним зрелище напоминало ад.
Над правой турбиной было укреплено два мощных прожектора, позволяющих видеть предметы на расстоянии двух-трех метров. Их лучи едва пробивались сквозь густой дым, испускаемый обугленной, но все еще тлеющей изоляцией. Участок обмотки был покрыт толстым слоем белой пены: подаваемая под давлением углекислота немедленно замораживала все, с чем соприкасалась. Как только моряк аварийной партии отступил в сторону, трое других тут же заняли его место и принялись в клубящейся полутьме кромсать и отдирать изоляцию. Едва сняли наружный жесткий слой, как нижний слой тут же вспыхнул, пламя взвилось выше роста человека. Одетые в комбинезоны фигуры отшатнулись прочь, чтобы не сгореть в огне. И снова вперед выступил человек с огнетушителем, снова нажал на клапан, пламя отступило и погасло, задушенное коричневато-белым пузырящимся покрывалом… Затем все повторялось заново. Движения участников аварийной группы, клубы дыма, яркий свет прожекторов, сыплющиеся вокруг искры – все это напоминало таинственные обряды язычников, совершающих кровавые обряды у алтаря.
Дроздов понял, насколько прав был Грубозабойщиков: при таких темпах сбить огонь за четыре часа не удастся. Он старался не думать о том, чем придется дышать к тому времени.
Заметив их, человек с огнетушителем – это был Ревунков – оторвался от дела и провел их сквозь лес труб и паропроводов туда, где находился Череповский. Моряк лежал на спине, не двигаясь, но был в сознании: сквозь стекла очков майор заметил, как мечутся его зрачки.
– Нога? – прокричал он.
Моряк кивнул.
– Левая?
Раненый снова кивнул, потом осторожно потрогал больное место чуть выше колена. Дроздов открыл медицинскую сумку, достал ножницы и, зажав между большим и указательным пальцами верхнюю часть рукава, вырезал в нем отверстие. Затем сделал укол, и через две минуты Череповский уснул. С помощью Рукавишникова майор наложил шины на сломанную ногу и наспех закрепил ее. Двое из аварийной партии помогли ему поднять раненого по трапу, а там уже они сами с Рукавишниковым потащили его по коридору. Только теперь Дроздов ощутил, что дыхание у него затруднено, ноги подкашиваются, а тело обливается потом.
Добравшись до центрального, он снял с себя маску и принялся кашлять и чихать, да так, что из глаз потекли слезы. За тот короткий промежуток времени, что они отсутствовали, воздух здесь сильно ухудшился. Обеспокоенный, майор повернулся к Грубозабойщикову.
– Спасибо, доктор, – произнес командир подлодки. – Как там дела?
– Плохо. Терпеть можно, но не более того. Десяти минут для смены участников аварийной группы больше чем достаточно.
– Пожарников у меня хватает. Пусть работают по десять.
Два плечистых матроса отнесли Череповского в лазарет. Рукавишникову было велено отдыхать, чтобы в сравнительно чистой атмосфере столовой восстановить силы, но он предпочел задержаться в медпункте.
Взглянув на забинтованную руку майора, он заметил:
– Три руки лучше, чем одна.
Кузнецов метался и что-то бормотал, но в сознание все еще не приходил. Филатов спал крепким сном. Это удивило Дроздова, но Рукавишников пояснил, что в лазарет не проведены сигнальные ревуны, а дверь звуконепроницаема.
Они положили Череповского на столик, и Рукавишников большими ножницами разрезал ему штанину. Перелом большеберцовой кости оказался не сложным, как того можно было опасаться. Вскоре они соединили оба обломка и наложили шину.
Едва «костоправы» закончили дело, как зазвонил телефон. Рукавишников быстро поднял трубку, чтобы не разбудить Филатова. Односложно ответив, повесил ее.
– Центральный, – сообщил он. По его непроницаемому лицу майор понял, что новость, которую он собирается сообщить, не принесет радости. – Насчет Бологова, которого перенесли вчера с буровой. Он умер. Две минуты назад… – Он сокрушенно покачал головой. – Еще одна смерть!..
– Нет, – возразил Дроздов. – Еще одно убийство.
53
Направляясь к центральному, Армстронг понял, что пришло время действовать.
– Есть разговор, – прошептал он старпому Хиггинсу, пройдя к штурманскому столу. – Ты, я и Слэйд. В 9.00 в моей каюте.
Старпом кивнул. Внешне он казался совершенно спокойным, хотя внутри у него все бурлило.
– Хорошо. Я как раз освобожусь после обхода.
В 9 часов все были в сборе. Слэйд, командир БЧ-3, боевой части, ответственной за вооружение, сидел за столом. Капитан опустился в кресло и сдвинулся к кровати, едва не касаясь коленками Слэйда.