Экстрим на сером волке

Донцова Дарья

— Ну и дура, — воскликнула Лена, — мне бы ее деньги! Господи! Иметь миллионы и отравиться!

— Богатые тоже плачут, — ляпнула я.

— Только в кино, — отмахнулась Лена, — и то у них потом все пучком связывается, дети находятся, мужья любовниц бросают, наследство на башку обваливается.

Я схватила Лену за плечо:

— Не знаешь, Катя здесь?

— Которая?

— Дочка Сони.

— Незнакома с ней, — поморщилась девушка и тут же оживилась:

— Смотри, там мороженое носят и взбитые сливки. Пойду раздобуду себе вазочку.

Чуть пошатываясь

на высоких каблуках, она бросилась в центр зала. Я прислонилась к колонне. Самоубийство! Ну почему мне в голову не пришло подумать про то, что Соня наложила на себя руки? Письмо я прочитала, в нем содержалась всего одна фраза: «Даша, ты обещала взять Катю!» С какой стати я решила, что Соня погибла от инфаркта? Почему в моей голове жила невесть откуда взявшаяся уверенность, что бывшая коллега нацарапала послание в палате реанимации, лежала на капельнице, умирала, вот и хватило сил всего на одну строчку?

— Смотри, какая вкуснятина, — воскликнула Лена, выныривая из толпы, — мое любимое, с орешками.

Попробуй.

Я покачала головой:

— Не хочу.

— А зачем тебе дочка Сони? — полюбопытствовала Лена.

— Ну.., так.

Лена зачерпнула ложкой бело-желтую массу, сунула в рот, пару секунд помолчала, потом сообщила:

— Тут она! Мне Кларка Петрова сказала.

— Где?

— Клара? У окна стоит.

Пальчик Лены, украшенный дешевым серебряным колечком, показал в сторону. Я увидела чуть поодаль, возле широкого мраморного подоконника, худенькую девушку в темно-сером брючном костюме и, забыв попрощаться в Леной, рванула к Кларе.

— Катя? — настороженно осведомилась Петрова. — Зачем она вам понадобилась? Вы не из газеты случайно? Послушайте, я понимаю, что вы находитесь на работе, но пожалейте ребенка. Девочке не сказали, что Соня покончила с собой, ей вообще никаких подробностей не сообщили.

— Я не имею отношения к желтой прессе. Давайте познакомимся, Даша Васильева, давняя знакомая Сони, еще по той, докапиталистической жизни. Она оставила письмо, читайте.

Клара осторожно взяла листок, ее лицо разгладилось, из глаз пропала настороженность.

— Вот ужас-то! — воскликнула она. — Катя сейчас спит в кабинете директора, устала очень, перенервничала, вот и уложили ее на диван покемарить.

— Наверное, лучше увезти ее отсюда.

— Думаю, да, — кивнула Клара, — только не забудьте: у Катюши нет никаких сомнений в том, что мама скончалась внезапно, от сердечного приступа.

Вот ведь бедный ребенок! Такое горе не всякий взрослый перенесет! Вы уж поосторожней.

— Не волнуйтесь, — кивнула я, — ни слова не оброню. Только рано или поздно она все узнает. Газеты начнут всякую дрянь писать, и потом, всегда находятся «добрые» люди, желающие во что бы то ни стало сообщить ребенку совсем ненужную ему правду!

— Наверное, лучше увезти Катю на время, — предложила Клара, — за границу, на курорт.

Я кивнула:

— Дельная мысль. Но для начала я хочу забрать ее домой. Где кабинет директора?

— Войдите вон в ту дверь, потом по коридору налево, — объяснила мне дорогу Клара.

Я толкнула тяжелую, похоже,

сделанную из цельного дуба дверь и оказалась в коридоре. Никаких деревянных панелей, ковров и бронзовых бра, украшавших зал ресторана, тут не было. Передо мной расстилалось офисное помещение. Серые стены, того же цвета двери из пластика и плитка на полу.

Я сделала пару шагов, и тут в том месте, где коридор разветвлялся, появилась фигура. На секунду меня обуял ужас. В неуютном свете галогеновых ламп я увидела девочку, одетую в белое платьице, на голове у нее высоко топорщился венок. Бросив на меня быстрый взгляд, она повернулась и быстрым шагом пошла прочь. Я потрясла головой и с криком: «Немедленно стой!» — ринулась следом.

Девочка оглянулась, заметила меня и полетела вперед. Ее ноги, обутые в удобные тапочки, быстро замелькали в воздухе. Я же, как назло, нацепила шлепки с длинными, сильно вырезанными носами. Держались они практически на больших пальцах, пятка не фиксировалась тонюсеньким ремешком, крохотный, толщиной со спичку, каблучок завершал картину. Не то что бегать, даже ходить в такой обуви крайне неудобно. Ни за что бы не купила себе подобные, предпочитаю летом мокасины или, на худой конец, полузакрытые босоножки. Но Зайка сегодня утром посмотрела на мои лапы и стала возмущаться:

— Безобразие! Ходишь, словно бомжиха, невесть в чем! На, немедленно надень мои и носи их всегда.

Спорить с Ольгой бесполезно, поэтому я побрела в сад в навязанной мне обновке. Потом, ошарашенная известием о смерти Сони, я кинулась к машине в чем была. И сейчас пыталась угнаться за проворным привидением. Но куда там!

Коридор снова разделился на две части. Девчонка свернула влево, я попыталась сделать тот же маневр, споткнулась, потеряла противные шлепанцы, понеслась дальше босиком и уперлась в дверь. Дорога закончилась. Девочка могла скрыться только за дверью.

Я ощутила полнейшую безысходность, но все же дернула за ручку. Скорей всего, сейчас увижу двор. «Призрак» отлично разбирается в служебных помещениях ресторана, он несся к черному выходу не раздумывая.

Нос уловил упоительный запах свежеиспеченных булочек. Я заморгала, за створкой скрывалась не улица, а огромная кухня, битком набитая людьми.

— Простите, — растерянно спросила я у тетки, вытаскивающей из духовки железный лист с пирожками, — девочку не видели?

— У нас здесь мальчиков нет, — весело ответила баба, повернув ко мне красное потное лицо, — сплошняком девчонки. Какую хочешь? Выбирай! Потолще, потоньше, с румяной корочкой или недопеченную? На любой вкус найдем.

— В белом платье и веночке! Видели такую?

Повариха поставила лист на доску и хмыкнула:

— Нас тут чертова тьма толчется, все в белом и в колпаках.

Я огляделась. Действительно. Служащие, деловито сновавшие по пищеблоку, носили довольно широкие балахоны на пуговицах. Кто-то перехватил талию поясом, другие предпочли «свободный» вариант. А на головах у женщин были странные сооружения из скрученной марли, нечто вроде беретов, но без дна. Издали подобную «шляпу» вполне можно принять за венок.