Экстрим не предлагать!
Шрифт:
Подошло время ужина. Об Павле не забыли, но к общему столу не пригласили, а решили отнести ему ритуальную тарелочку с едой. Официантом вызвалась поработать Элла. Она все еще не знала о розыгрыше. Остановившись на безопасном расстоянии, Элла поставила тарелочку, смахнула слезу и послала другу воздушный поцелуй. Постояв несколько минут, молча ушла. Павел к еде не притронулся. Во-первых, не было аппетита, а, во-вторых, деликатный симптом его все еще беспокоил.
Наступила ночь.
Больной с большим трудом уснул на новом месте, но сон был беспокойным —
Великопольский похолодел от ужаса. И вот, самый ответственный момент — оглашение приговора. Гремит гром, молния и… что-то падает ему на голову. Он проснулся. Дрожа от страха, огляделся по сторонам, пытаясь сообразить, где он. Гром, молния, проливной дождь и крыша его дома свалилась на него. Он встал и спрятался под деревом. Голодный, мокрый, продрогший, несчастный. Так и уснул там.
Проснувшись утром, Павел долго не мог понять — жив ли он. Потом все же решил, что скорее жив, чем мертв. Сыпи не было, зуд не беспокоил, да и деликатный симптом отпустил. Вот только настроение было не радостное. Побрел к своему жилищу оценить нанесенный ущерб.
Начал ремонтировать крышу. «Еще неизвестно, сколько мне придется здесь провести времени…»
В этот момент он услышал шум и смех. «Радуются — думают, что я уже того, а не тут-то было!».
Пришедшие остановились на расстоянии и хором поздоровались:
— Здравствуйте, Павел Сигизмундович!
— Да уж, как видите, еще здравствую! Че приперлись? Думали поминать уже пора?
— Ну, что ты, Павел, мы пришли проведать тебя…, - начала скорбным голосом Валентина.
— И сообщить, что это был всего лишь розыгрыш! — продолжил Артур и все дружно рассмеялись.
— Поздравляю с чудесным выздоровлением! Небось, ночью уже свои грехи замаливал? Их ведь у тебя немало? — Дарья, не скрывая, наслаждалась этим моментом.
Паша от ярости сделался красным.
— Запомни, курица, смеется тот, кто смеется последним! — прорычал Великопольский, поняв что произошло.
— Умей достойно проигрывать! И просто признай, что я шучу смешнее!
Павел был в шоке. Да, как они могли так с ним поступить!? Как посмели? Он чувствовал себя униженным и оскорбленным. Поэтому наотрез отказался возвращаться в лагерь, заявив, что теперь будет жить здесь, в своем новом «доме», один.
Он ожидал, что сейчас начнут извиняться и уговаривать его. Не от всех, конечно, но ждал этого. Но ничего подобного не произошло. Все просто ушли. Почти все. Осталась Элла.
Дарья не скрывала радости от происходящего и, уходя, подошла к Павелу и подарила букетик из сорванных здесь же цветочков:
— Поздравляю
Он со злостью швырнул букет в траву.
Оставшись наедине с Павлом, Элла попыталась его утешить и отговорить от принятого решения.
— А ты зачем осталась? Вали отсюда! Видеть никого не хочу! И тебя в первую очередь! Не ожидал от тебя подобного! Ладно эти! Но ты! Ты с ними заодно! — Великопольский пылал от злости.
Он был зол на весь белый свет. На всех и вся. На весь планктон, именуемый командой «Экстремального», во главе с ненавистной Дарьей!
На Сандерс, чтоб ему всю оставшуюся жизнь жилось так «весело», как ему сейчас, а еще на самого себя, так глупо попавшегося и выставившего себя на всеобщее посмешище. Он не мог все это держать в себе, надо было на кого-то выплеснуть. И этим кем-то стала Элла.
— Прекрати на меня орать! Уйти-то я уйду, даже не сомневайся, причем навсегда! Только сначала скажу тебе кое-что! Ты — самовлюбленный эгоист, думаешь и печешься только о себе! А обо мне ты подумал? Хотя бы раз за все время нашего знакомства? Ты же меня просто используешь! И если и проявляешь заботу или оказываешь внимание — это всего лишь верный знак того, что тебе снова что-то от меня надо! — у Эллы тоже много чего накопилось внутри.
День за днем все копилось и копилось, и сегодня была последняя капля. Она остановилась перевести дыхание и продолжила:
— Я, к твоему сведению, обо всем узнала только сегодня утром. Ты хоть представляешь, что мне пришлось пережить? И знаешь, что смешно — они, в отличие от тебя, не сомневаются в моей преданности тебе.
Элла замолчала.
Павел тоже молчал. «Да, похоже, я перегнул палку с ней. Чего это я? Может, извиниться? Все таки не чужие. Да и пригодиться может. А, и так сойдет!».
Павел, молча, поднял цветы, подаренные ему Дашей, и поднес Элле:
— Мир?
Эля, выговорившись, почувствовала облегчение.
«Ну, и зачем я зря сотрясаю воздух? Знаю же — ему все равно. Но, как известно, любовь зла, полюбишь и… Вот именно его и угораздило полюбить!».
Для приличия Элла еще немножко подулась, но потом сдалась. Примирение было бурным, поэтому в лагерь вернулись лишь после обеда, веселые и слегка потрепанные.
— О, Павел Сигизмундович! Собственной персоной! Не верю своим глазам! Неужели так быстро соскучились? В гости или как? — Дарья изобразила удивление.
— Или как! — передразнил ее Павел.
— Как говорится: мужик сказал — мужик сделал! Сказал — буду жить сам, и — передумал! Вот это я понимаю: по-мужски! — теперь Дарья изображала восторг.
Павел покраснел от злости и приготовился уже ответить «любезностью» на «любезность», но вмешался Ершов:
— Ну, все, хватит! Пошутили, посмеялись и будет вам! Павел, мы рады тебя видеть.
— Не знаю, кто такие «мы». Лично я — предпочла бы не видеть и как можно дольше! — возразила Дарья.
— Воронцова! — Станиславович уже начинал злиться.