Экватор. Черный цвет & Белый цвет
Шрифт:
— Нет, Гриша, ты не мордвин, — говорю я, улыбаясь. И моя рука ложится Волкову на плечо. — Ты не мордвин и ты даже не русский. Ты африканец. Африка твой дом, вся эта Африка и есть твоя личная Мордовия.
Я повернулся и показал на пространство за своей спиной. И увидел, что с ним происходит нечто невероятное. Оно внезапно покосилось, как во время землетрясения. Хотя столы и стулья остались на месте, и на стойке, вопреки всем законам физики, продолжали неподвижно стоять стаканы с пойлом. Стаканы продолжали стоять и на нашем столе. А, между тем, я чувствовал, что начинается настоящее землетрясение. Стены и пол тряслись, словно в лихорадке, и я чувствовал эту дрожь, и я видел дрожь на лице Волкова. Его трясло так же, как и меня. «Землетрясение,» — хотел я крикнуть — «спасайся, кто может». Но вместо слов из моего рта вырвался клекот птицы. Он сразу же стал жить своей жизнью, за несколько секунд оброс перьями, у него появились клюв и крылья, и этот звук стал смотреть на меня недобрым хищным глазом. Он подскочил к потолку и, ударившись об него, снова подлетел ко мне. Он закрывал своим оперением Гришино лицо, и я стал отгонять эту птицу. Птица принялась прятаться от меня, ныряя полностью в один стакан и выпрыгивая из другого. «Вот ведь какая дрянь,» — хотел я усмехнуться Волкову, но мой смех превратился в гиену с коротенькими задними ногами, и теперь она
ГЛАВА 14 — ЛИБЕРИЯ, МОНРОВИЯ, МАЙ 2003. В ГОСТЯХ У ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА
Гулкое, гулкое эхо. Голова сдавлена повязкой. Больно. Она закрывает мои глаза. Поэтому я ничего не вижу. Но зато хорошо слышу. Я слышу как меня несут по лестнице, шаркая ногами по мраморным ступенькам. Я очень хорошо помню, что я в Либерии. Здесь есть только одно место, где ступеньки сделаны из мрамора. И я знаю это место.
Повязка очень плотно сидела на моих глазах, ее, видимо, несколько раз обмотали вокруг моей головы. Но, если честно, то в этом не было особой необходимости, потому что я чувствовал какую-то нестерпимую резь в глазах. Как будто бы кто-то плеснул одеколон мне в лицо. Я старался держать веки плотно зажмуренными даже под повязкой, и это несколько смягчало мои болезненные ощущения. Зато слышал я прекрасно. Я давно уже пришел в сознание, но про себя решил, что не стоит об этом сообщать моим носильщикам. Тем более, что я не знаю, кто они. А это место? Поскольку я не всегда был уверен в своих партнерах, я завел себе полезную привычку — внимательно запоминать обстановку, в которой я бываю. Считать ступеньки в подъездах, в которые я захожу впервые. Запоминать количество лестничных пролетов и поворотов. Определять характер эха, которое слышу. Потому что эхо звучит по-разному в больших залах и маленьких помещениях, подворотнях и тоннелях. И даже в одинаковых по размеру комнатах характер эха зависит от отделки. Вот так, как сейчас, может отражать звук только мрамор, я это знал наверняка. Ну, если я не ошибаюсь, сейчас будет поворот направо, сказал я себе. И верно, мой эскорт повернул в правую сторону. Теперь нужно сделать полтора десятка шагов, и снова будет поворот направо, за ним лестничный пролет. Двадцать пять ступенек. Потом коридор в двадцать шагов. Тяжелая дубовая дверь с охраной. Ну, а дальше, учитывая мое нынешнее положение и внешний вид, меня постараются как можно быстрее, минуя большую приемную, внести в кабинет хозяина этого отделанного мрамором особняка. Носильщики прошли семнадцать шагов. Им было тяжело. Я про себя ухмыльнулся, подумав, что поторопился с похудением. Не начни я бегать, и этим вертухаям пришлось бы еще труднее. Но пускай поработают и физически.
Дальше все было так, как я себе предполагал. У двери мы даже и не остановились, видимо, она была заранее открыта, и, судя по звуку, закрылась сразу же, как только наша странна группа миновала ее. Меня внесли в кабинет и усадили в кресло. Я слышал усталое пыхтение своих сопровождающих и отчетливый кисловатый запах пота. Они молча стояли возле меня, словно не знали, как им быть дальше. Под ними скрипели половицы паркета. Или, может быть, это скрипели на их натруженных ногах солдатские башмаки.
— Развяжите его, — услышал я голос. Тот самый, который я и ожидал услышать. — И снимите эту дурацкую повязку.
Несколько рук сразу одновременно принялись приводить меня в порядок. Делали они это очень поспешно, но все же с повязкой им пришлось повозиться. Я насчитал пять оборотов вокруг своей головы. Я, должно быть, походил на магараджу в чалме, когда меня несли. Пьяного в стельку махараджу. С меня сняли повязку. Боль в висках никуда не делась. Боль в глазах тоже. Я увидел, что
Надо сказать, что в прессу обычно попадают те изображения Тайлера, на которых он выглядит похожим на вождя людоедов. Седоватая небрежная щетина на лице, глаза, вываливающиеся из орбит, искривленные во время очередного ораторского выступления губы. Но, поверьте, этот человек не имеет ничего общего ни с центральноафриканским императором Бокассой, пожиравшим белых девушек, ни с угандийским монстром Иди Амином. Тайлер, на мой взгляд, был одним из самых приятных африканских лидеров своего времени. Он был довольно интеллигентен и образован, видимо, в Штатах он успевал не только ремонтировать подержанные машины, но и ходить на лекции. Он мог говорить на любые темы. Любил удивить собеседника знанием английской классики, Шекспира цитировал к месту и не к месту. А о европейской моде от кутюр вел споры ну просто бесконечно. Что касается сферы моих интересов, то он довольно неплохо разбирался в стрелковом оружии. А вот, что касается тяжелой техники, то здесь его знания были ограничены. Вряд ли он понимал, чем газотурбинный танковый двигатель отличается от обычного дизеля. Но это ему и не было нужно. Денег на танки с газотурбинными двигателями у него не было. А если бы и были, то все равно никакие танки не могли спасти его режим от краха. Потому что по духу своему он был обычным интеллектуалом средней руки, приятным в общении, но недалеким и непоследовательным. За это его любили, когда он воевал против власти. За это его стали ненавидеть, когда он сам стал властью. В отличие от остальных африканских вождей, он никогда не подводил с платежами и был весьма надежным партнером. В общем, он походил на какого-нибудь стареющего доброго негра из американских фильмов. Главное, что мне в нем нравилось, это то, что в отличие от своего друга Принса Джонса, он ни за что не смог бы отрезать член своему политическому противнику. Это внушало оптимизм в те минуты, когда он становился агрессивным. Но — «скажи мне только, кто твой друг, и»... В распоряжении Тайлера всегда были люди, готовые ради своего сюзерена и член отрезать, и страну в крови утопить. Я об этом помнил всегда.
— Ну, здравствуй, Эндрю-Андрей, — сказал президент своим хрипловатым голосом, как только с моих глаз сняли повязку. В приветствии звучал нескрываемый сарказм. Особенно, в этом русско-английском имени.
Освободив меня, мои носильщики сразу же испарились, но я краем глаза все же успел заметить их камуфлированные штаны и армейские ботинки.
Я молчал. Честно говоря, я просто не знал, как к нему обращаться. То ли возмутиться неслыханной дикостью моего похищения, то ли высказать недоумение по этому поводу? Пока я думал, президент взял со своего полированного стола сигару, отрезал специальными ножницами ее кончик и закурил. Он повернулся ко мне спиной и уставился на огромный гобелен, висевший за его креслом. Гобелен изображал вышитый вручную либерийский герб. Корабль, швартующийся на закате к берегу, на котором растет пальма, а под пальмой стоит деревянная тачка с кайлом. Мотив рисунка был почерпнут из реальной истории этой страны. Где-то сто пятьдесят лет назад сюда приплыли освободившиеся от рабства американские негры, чтобы создать страну свободы на своей исторической родине. Над гербом девиз «Любовь к свободе привела нас сюда». По-моему, в контексте этого девиза тачка выглядела довольно двусмысленно. Мол, вкалывали в Америке и не ожидали, что вкалывать придется и в Африке.
— Спасибо за «Стрелы», Эндрю. Ты сдержал свое слово, я свое. У меня на столе — чек на предъявителя в Арабском Банке. Хочешь, в него впишут твое имя. Хочешь, чье-то другое.
— Не стоит торопиться, Ваше Превосходительство. — Я решил выбрать именно такое обращение к президенту. Начнем разговор в официальных тонах, а там посмотрим.
— Как знаешь. Выпьешь?
— Нет, спасибо. Я уже достаточно выпил сегодня.
Тайлер рассмеялся. Он явно был в курсе того, что меня напоили какой-то дрянью у Григория.
— Да, сома действует великолепно. Однако, я бы рекомендовал ее в комбинации с йагге.
— Так и было, — вздохнул я.
— Я слышал, этот старик Гриссо знает куда более мощные средства.
«Сволочь, этот твой Гриссо. И Гриша тоже сволочь,» — подумал я, но вслух так ничего и не сказал.
— Послушай, я сожалею, что пришлось тебя таким образом приводить в мой кабинет. Но у меня есть все основания поступить именно так.
Тайлер делал большие паузы между предложениями. В этих паузах моя голова работала, как калькулятор. Я пытался вычислить, к чему он клонит.
— Что за основания, господин Президент?
— Имена.
— Какие имена?
— Которые ты мне сейчас назовешь.
Ну, конечно, догадался я. Эти двое из Буркина-Фасо. Но как, все-таки, быстро сработали люди Президента. Скорее всего, они все время следили за мной. Или за этими двумя.
— Жан-Батист Санкара и Томас Калибали, — говорю я Тайлеру. — Кажется, так. Я ведь увидел их в первый раз.
— Санкара, Жан-Батист, — проговорил Тайлер, усаживаясь в свое кресло. Он принялся перебирать бумаги, ворохом лежавшие у него на столе. Наконец, он нашел что-то, и дабы лучше рассмотреть, водрузил на переносицу очки в золотой оправе. Я почему-то вспомнил басню «Мартышка и очки» и усмехнулся. Тайлер строго посмотрел на меня поверх стекол. Как школьный учитель на непослушного ученика.
— Что смешного?
— Да ничего. Удивляюсь, как быстро Вам стало об этом известно. Здорово.
И снова Тайлер посмотрел на меня исподлобья. Внимательно так посмотрел.
— Мне об этом, — он сделал ударение на слове «мне», — мне об этом стало известно гораздо раньше, чем тебе. Соображаешь, почему?
Конечно, я соображал. Тут не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понимать, что чуть ли не половина Монровии «стучит» полиции Тайлера на иностранцев. Учитывая, что туристов в Либерии почти что не бывает, — ну, скажите, какой сумасшедший приедет отдыхать в страну, где люди привыкли к тому, что войны сменяются эпидемиями, как солнечная погода дождем, — белые в этой стране, как навозные мухи, кормятся от войн и эпидемий. Так или иначе они связаны с разведками своих богатых стран. И готовы щедро платить за интересующую их информацию. Что, собственно, они и делают, нисколько не заботясь о том, что платят они тем же «стукачам» Тайлера. Официальным доносчикам президента. Один знакомый цэрэушник мне как-то сказал полушутя: «Если либериец работает только на одну иностранную разведку, это не говорит о его верности. Это говорит о его неосведомленности. Он просто не знает о существовании других контор.» Я тоже пользовался услугами информаторов и делал это в открытую. Мне, как и всякому другому коммерсанту, нужно было знать все самое главное о своих клиентах. Вот, например, я знал, что сын Тайлера хочет быть следующим президентом. Было бы логично завести с ним дружбу. Но я этого не сделал. Потому что из других источников мне было известно, что папа собирается отправить сына в бессрочную ссылку в Европу. Речь шла о Восточной Европе, судя по тому, что в паспорте Тайлера-младшего уже стояла украинская виза.