Шрифт:
Часть 1
Длинная каменная дорожка опоясывала необъятный замок. Мы шли по ней целуй вечность, вдыхая бодрящий свежий воздух и ароматы рахар. Нервно сжимая и разжимая пальцы, я все никак не решалась начать разговор. А профессор, кажется, вовсе с этим не спешил. Он спокойной размеренной поступью неименно шагал перед собой. Смотрел вперед напряженно и задумчиво, словно мысли его были далеко от этого места.
— Когда начнется рассвет? — набравшись откуда-то взявшейся смелости, я перегородила
— О, буквально через пару дней! — профессор растеряно посмотрел на полную луну и нервно растёр переносицу. Выглядел он так, будто из него вытянули все соки. — Первые дни самые живописные. Небо наполняется алым свечением, оставляя на облаках белые полосы…
— Нет! — насмешливо закатив глаза, не сдержалась он улыбки. — Я не о том. Когда мы сдвинемся с мёртвой точки?
В черных глазах промелькнуло потерянность и дезориентация. Хмуро отвернувшись, он вынуждено признавал поражение:
— Мне очень жаль, Эмма. Задачка с зельем оказалась самой сложной из всех, что со мной случалась. Не знаю, сколько еще потребуется времени, но я положу все усилия. Даю тебе слово.
В клятву мужчины я верила и не секунды не сомневалась, что Золотов добьется своего. Он был из тех, кто идет напролом. Но сейчас, когда тело трясло от переизбытка эмоций, я могла думать лишь об одном. Том, что не давало спать ночами и мучало длинными бессмысленными днями:
— И снова мимо, профессор. Меня одно сейчас волнует: когда вы перестанете меня избегать? Прятаться в своей лаборатории, словно это выход! — Золотов сделал долгий и глубокий вдох, прежде чем замереть, словно статуя. А мне бы следовало заткнуться, но поезд, сошедший с рельс, уже не остановить: — Меня тянет к вам, а вас — ко мне. Зачем делать вид, что это не так? Зачем вы так поступаете со мной?
Мягко накрыв мою щеку своей ладонью, профессор заставил ощутить себя самой счастливой и наполненной во вселенной. Лишь на мгновение. Затем произнес хрипло и безрадостно, с долькой грусти и сочувствия:
— Потому что это не твои мысли, детка. Это всего лишь действие зелья.
Вспомнив слова Линды, я позволила себе предположение, полное наивной надежды:
— А что если нет?..
Золотов напряженно свел брови на переносице. Он явно знал больше, чем хотел говорить. И все же спросил так, будто совсем меня не понимает:
— Нет?
— Именно! Что если мои чувства… настоящие! — воскликнула я на энтузиазме. — Что я если я правда испытываю к вам что-то большее, чем просто…
— Зелья коварны. — перебил он меня строго. — Они заставляют тебя считать, что это твои мысли и желания. На самом деле это не так.
Мне бы стоило обидеться на то, как Золотов усиленно отталкивает меня, воздвигая между нами высокие ледяные стены. Но в его черных глазах я видела то, что вселяло надежду: он тоже хотел бы верить в чудо. Ему больно слышать сказки, ведь в них можно и поверить… А чем выше поднимаешься, тем больнее падать.
— Но мои чувства настоящие! Послушайте… — глаза непрошено наполнились слезами. Дрожа от отчаянья, я схватила его ладонью и положила на свою грудь, где безумно колотилось сердце, грозя вырваться наружу. — Неужели это может быть ложью?
—
— Знаю, нет смысла сейчас все усложнять. — сделав мягкий, но уверенный шаг вперед, я оставила между нами лишь крохотное расстояние, дающее простор воображению. — Ситуация и без того непростая. А вам сложно воспринимать меня в серьез… Но во всем этом хаусе я хочу лишь одного.
Выгнув голову в бок, он с интересом усмехнулся:
— Чего же хочет Эмма Саласки?
— Чтобы бы были рядом. — не в силах оторвать взгляд от Его губ, я ощутила дикое, непреодолимое притяжение. Теперь оно не казалось похожим на сон, а было реальней, чем вся моя жизнь. Безнадежно коснувшись кончиком пальцев его острой скулы, я готова была молить, но лишь тихо произнесла, позволяя слова эхом разлететься по округе: — И… поцеловали меня прямо сейчас.
Тайфун всколыхнул духу, когда руки мужчины вдруг подняли меня над землей и прижали к стене. С несдержанным рыком профессор жадно набросился на мои губы. Этот поцелуй не был первым в моей жизни, но лишь его я буду помнить холодными вечерами, когда на душе возникнет мгла. Горячий, пробуждающий все скрытые чувства, распаляющий до самых костей… Я умирала от его напора, но тут же возрождалась снова!
И в тот момент, впервые, я остро осознала, как глубоки и крепки мои чувства к человеку, которого я даже не знаю. Это должно было пугать, но нет. Я словно точно знала, что наконец нашла свое истинное место.
— Эмма, — мягко произнес профессор, когда я позволила себе забрести пальцами под его рубашку, пуговки на которой давно расстегнула. Все еще прижимая меня к себе, он произнес то, что никак не вязалось в каменным возвышением в брюках. — я не трону тебя, пока не буду знать наверняка…
— Пусть так. — с тяжелым вздохом уткнувшись носом в ложбинку на Его шее, я была рада хотя бы тому, что имею. — Но могу я хотя бы узнать имя.
— Имя? — он странно посмотрел мне в глаза, словно ожидая подвоха.
— Золотов Александр Семенович — это ведь не по-настоящему, верно? — предположила я, неловко пожимая плечами. — Хочу знать имя того, кого… целую.
Прикусив губу, едва не сказала больше. То, к чему еще сама не была готова.
— Саандэр з’Лортовье. Но ты можешь называть меня так, как привыкла. Из твоих уст это заучит особенно прекрасно. — профессор сделала шаг назад, наклонился и галантно поцеловал мою руку, прожигая адскими глазами, полными желания и порока. — Приятно познакомиться, Эмма Саласки.
«Это уже что-то!» — подумала я с облегчением.
Тем вечером все было чудно. Мы гуляли, говорили обо всем и не о чем. Изредка мужчина позволял себе целовать меня, будто не сдерживая внезапный порыв. Когда я засматривалась на что-то диковинное, то ловила на себе его взгляд, полный и восхищения, и обожания. Он смущал и заставлял краснеть. Прощаясь, я просто так ляпнула, совершенно не строя никаких планов:
— Ох, так и не могу понять, чем провинились эти милые цветочки? Я была бы рада просыпаться под их запах.