Экзамен

Сотник Леонид Андреевич

И старый трепальщик хлопка, хрипя пропылёнными бронхами, тихонько запел:

Высыхают арыки на солнце, и сад — без цветов, И земля вся ограблена, всё — достоянье воров. И богач в разноцветном халате своей Словно червь шелковичный живёт в окруженье шёлков…

Тонко звенели, плакали струны рубаба, но вот певец вдруг ударил по воловьим жилам всеми пятью пальцами, второй раз ударил, и словно победный марш зазвучал под низкими сводами лачуги:

Он

за горло взял байский мир, И как лист задрожал эмир. Против мрачных тяжёлых дней Вёл Восе урагана сильней И бойцов и лихих коней…

Нет, никогда не слыхали раньше эту песню высокоученый племянник Ахмад и его памирский друг Мазофшо. А певец между тем продолжал:

Восе сказал нам: «Я пойду, С собой Назира я возьму, И Бальджуан я заберу. Не громкий чин влечёт меня, Не заслужил упрёков я. Не спи, народ, восстать пора. Все, как один, пойдём, друзья, Чтоб не быть рабству никогда. Терпенья чаша уж полна…

— Это о ком такая песня? — восхищённо спросил Мазофшо, когда певец умолк. — Кто её написал?

— А разве на Памире, — сощурился Исмаил-ширинкор, — не слышали имени славного Восе? Ведь Бальджуан лежит в ваших предгорьях. Но если наш гость по молодости лет не слышал ничего об этом славном воине, то я расскажу, что слышал от других…

И долго ещё дымил и потрескивал глиняный светильник, наполненный хлопковым маслом, и долго ещё текла плавная речь рассказчика. А Мазофшо, закрыв глаза, затаив дыхание, слушал прекрасный и удивительный эпос о смельчаке, который отважился бросить вызов ненасытным сут-хур — кровопийцам, взбунтовал фукорои — чернь Бухарского эмирата и потряс основы зла и несправедливости. Восстание Восе захлебнулось в крови, погиб отважный вожак, прокляли его муллы в мечетях, а народ слагает о нём песни и ждёт, когда новый Восе поведёт его в бой за свободу.

Закончил свой рассказ Исмаил-ширинкор вопросом:

— Говорят в народе, что Ленин из рода Восе? Так ли это?

Ахмад пожал плечами:

— Не знаю, дядюшка. Знаю лишь одно: Ленин и большевики продолжили дело Восе и доведут его до конца.

Поздно ночью Исмаил-ширинкор ушёл на женскую половину, а гости, завернувшись в потрёпанные одеяла, прикорнули возле остывшего мангала. Ахмад, измученный скитаниями, сразу же уснул, а Мазофшо долго ещё перебирал в памяти события последнего месяца.

… От станции Челкар до Ташкента группа Степанишина добралась без особых приключений. Председатель Ташкентской ЧК Фоменко приветливо встретил джангильдинцев и сразу же загрузил работой. Кравченко и Абдукадырова зачислили в конный отряд ЧК, Макарыча и Мишу Рябинина — в агентурный. Ташкентская ЧК пребывала тогда в стадии организационного становления, так что даже сам Степанишин не мог понять, какой он пост занимает — то ли следователя, то ли секретного сотрудника (сексота — так тогда говорили), то ли уполномоченного по обыскам и реквизициям. Но выяснять местонахождение своей ступеньки в служебной иерархии Степанишину не оставалось времени, потому что спал он в те дни не больше двух-трёх часов в сутки — начались аресты руководящей верхушки Туркестанской военной организации, обыски и засады на явочных квартирах.

Рябининым

же судьба распорядилась иначе. На следующий день после прибытия вызвал его к себе начальник ЧК Фоменко и, расспросив о житье в прошлые годы, сказал решительно:

— К оперативной работе мы тебя привлекать не будем.

Миша пытался протестовать, даже всплакнул украдкой, но Лобастый, как называли Фоменко за глаза сотрудники, остался непреклонен.

— Пойми ты, — втолковывал он Рябинину, — оперативников у нас и без тебя достаточно, а людей образованных, со знанием языка — кот наплакал. Какая польза революции в том, если убьют тебя басмачи в перестрелке? Ты революции должен не рукой послужить, но головой. Понял?

Но Миша не понимал и не хотел понимать. Он жаждал быть вместе с Макарычем там, где стреляют, где ловят шпионов и контриков.

— Твоя задача, — твердил Фоменко, поглаживая свои рыжие, как у последнего императора, усы, — засесть за книги. Да, да, да. Не смотри на меня так. Завтра же пойдёшь в Народную библиотеку, в Дом свободы пойдёшь… Возьми у моего заместителя справку о частных книгохранилищах, подлежащих национализации… Прочитаешь всё, что относится к Бухаре: история, формы правления, экономика, развитие промыслов, положение сословий, интересы иностранных компаний…

— Но зачем вам всё это? — кричал Рябинин. — Зачем это мне? Я не собираюсь писать трактат о Бухаре. Я даже реальное училище не успел закончить.

— Закончишь, придёт время. — Лобастый постучал карандашом по крышке стола, словно председатель собрания. — Пойми одно, Михась: нам нужен специалист по бухарским делам. Эмир что-то замышляет против красного Туркестана. Бухара наводнена шпионами — англичане, немцы, американцы даже… Каждый день в эмират прибывают вооружённые отряды из Афганистана, стекаются белогвардейцы, кулаки, казаки, но знаем мы обо всём этом понаслышке. У нас мало людей в самой Бухаре. Те из младо— бухарцев, которые нам помогали, или брошены в тюрьмы, или казнены. Компартия Бухары только формируется.

— И вы думаете, что я один…

— Нет, мы так не думаем. Ты не один, тебе будет, если нужно, помогать весь аппарат ЧК. Кроме того, у тебя будет Ахмад.

— Кто такой?

Председатель раздумчиво потёр подбородок, глаза его потеплели.

— Есть такой парень, Миша. Очень толковый парень. Ахмад Самадов — мулла-бача в отставке, мальчик на побегушках в доме муллы Акобира.

С Ахмадом, юношей немногословным и задумчивым, с тонкими чертами красивого лица, Миша познакомился на следующий день вечером. В маленькое одноэтажное здание ЧК Ахмад прошёл незаметно, затерявшись среди халатов и пышных чалм сарбазов из конного отряда ЧК. Осторожно пожав Рябинину руку своей мягкой длиннопалой ладонью, он испытующе заглянул ему в глаза, словно оценивал.

— Мне приказано заниматься с вами. Чем могу быть полезен?

— Пока трудно сказать, — смутился Миша. — Но если учесть то, что о Бухаре я почти ничего не знаю, будет вам со мной хлопот…

Днём Рябинин просиживал в библиотеках, а вечером отправлялся вместе с Ахмадом бродить по Ташкенту. За время этих долгих прогулок каждый успел многое рассказать о себе.

Ахмад был родом из бухарских таджиков. Отец его мял кожи в заведении купца Ходжаева, пока однажды не упал возле чана со зловонной жижей. Через неделю он скончался от чахотки. Младшие братья умерли во время эпидемии холеры, а сироту забрал к себе дядя Исмаил. Это он отдал его в медресе и платил деньги за обучение племянника, откладывая гроши из своего мизерного жалованья на хлопкозаводе. У дяди Исмаила было шесть дочерей и ни одного сына. Ахмад заменил ему сына.