Экзистенциально-философские аспекты отношения «врач – пациент» в современной культуре

Камалиева И.

Понятия здоровья и болезни в свое время пытались раскрыть представители классической немецкой философии. Ф. Шеллинг в «Системе трансцендентального идеализма» указывает на необходимую роль болезни в осознании человеком своего существа: «как только, например, организм перестает быть полным отражением нашего универсума, он уже не может служить нам органом самосозерцания, т.е. он болен; мы сами чувствуем себя больными только вследствие этой абсолютной тождественности организма с нами. Напротив, чувство здоровья, если только вообще можно назвать чувством совершенно пустое ощущение, есть чувство полного растворения интеллигенции в организме, или <…> прозрачность организма для духа» [47].

Г.В.Ф. Гегель в «Философии природы» дает следующие определения понятий «здоровье» и «болезнь», указывающие на зависимое положение телесности от сущностных характеристик человека: «здоровье есть пропорциональность

между самостью организма и его наличным бытием, есть такое состояние, когда все органы являются текучими во всеобщем; оно состоит в равномерном отношении органического к неорганическому, когда для организма нет ничего неорганического, чего бы он не мог преодолеть. Болезнь заключается не в том, что какое-либо раздражение слишком велико или слишком мало для восприимчивости организма: в понятие болезни входит диспропорция между его бытием и его самостью, а не диспропорция между факторами, которые распались бы внутри организма» [7].

Стоит отметить, что определения здоровья и болезни, которые даны Гегелем и Шеллингом, сложно применимы в современной практической медицине, имеющей основанием естественные науки и конкретно-научные методы исследования организма человека, фундирующиеся на «региональных онтологиях», то есть лишь на «образах» истинного бытия [45]. Но они не могут игнорироваться ввиду отсутствия на данный момент общепризнанных определений этих понятий в философии, которые, тем не менее, необходимы для определения границ безопасных для сущности человека медицинских вмешательств в его организм в условиях стремительного прогресса возможностей практической медицины. П.Д. Тищенко отмечая наличие указанной проблемы, утверждает, что «выявленная в результате прогресса биотехнологий слоистость феноменов начала и конца человеческого существования вносит фундаментальную неопределенность в восприятие экзистенциальных границ человека» [39, с. 8].

П.И. Калью в работе «Сущностная характеристика понятия „здоровье“ и некоторые вопросы перестройки здравоохранения: обзорная информация» [13] рассмотрел 79 определений индивидуального здоровья, сформулированных в разных странах мира в различное время и представителями различных научных дисциплин. В итоге он свел их к 4-м концептуальным моделям: медицинской (отсутствие болезней и их симптомов), биомедицинской (отсутствие субъективных ощущений нездоровья и органических нарушений), биосоциальной (рассматриваемые в единстве медицинские и социальные признаки, при этом приоритет отдается социальным признакам), ценностно-социальной (к этой модели относится современное определение ВОЗ).

«Таким образом, состояние здоровья, к которому стремится сегодня человек, охватывает все уровни и сферы его жизни. Это связано с тем, что наш современник благодаря прогрессу биомедицины имеет гораздо большую продолжительность жизни, чем его предшественник, что ориентирует его на улучшение качества жизни, то есть благополучие» [14, с. 70]. Но «сегодня редкий человек может быть признан здоровым, а тем более благополучным как с медицинской, так и с собственной субъективной точки зрения» [там же], потому как изменилась структура заболеваемости человечества – возникли хронические, «цивилизационные» болезни, обусловленные образом жизни и средой обитания индивида [30]. Образ жизни человека формируется, в свою очередь, не только средой или социальными условиями, а прежде всего его индивидуальными духовными и телесными особенностями. Жизненные миры личностей, до-полагающие образ жизни людей одной и той же социокультурной и географической среды весьма разнообразны, и, соответственно, благополучие индивида совершенно не гарантировано соответствием представлениям о благополучном существовании, сформировавшимся в его социальном окружении. Также и переживание каждым человеком состояния болезни является процессом сугубо индивидуальным, субъективным. По мнению немецкого психиатра В.Э. Гебзаттеля, «болезнь в первую очередь является способом человеческого бытия», и поэтому важнейшим для врача должен являться вопрос о том, «что за реальность раскрывается во встрече с неповторимой, своеобразной личностью больного» [53, с. 198]. Состояние болезни признается современной медициной процессом психосоматическим, то есть духовно-душевно-телесным, и потому данный личностно-ориентированный подход к пациенту можно признать актуальным не только для психиатрии, но и для всех отраслей медицины.

В контексте амбивалентной проблемы здоровья и болезни важно различать медицинские понятия нормы и патологии. Общеизвестно, что медицинская норма, предполагающая отсутствие биологических, биохимических и биофизических патологий, не означает отсутствие переживания человеком болезни, также, как и имеющаяся патология не означает отсутствие здоровья. Человек может ощущать себя здоровым, и не находиться в статусе

пациента, при наличии, например, какого-либо наследственного генетического отклонения от нормы, не ограничивающего его возможности, не проявляющегося внешне и не причиняющей беспокойства от осознания индивидом своей «ненормальности». И здесь уместно вспомнить определение Г.В.Ф. Гегеля о здоровье как о «пропорциональности между самостью организма и его наличным бытием», проясняющее особенное в понятиях здоровья и нормы, болезни и патологии.

Одним из явных признаков, указывающих на болезнь, принято считать физическую боль. Но она не всегда является обязательным проявлением болезни, существует множество других ее общеизвестных и признанных медициной симптомов. Однако очевидно, что состояние болезни сопряжено со страданием. И в данном случае феномен боли представляет исследовательский интерес как «предшественник» страдания, поскольку с точки зрения биологии страдание стало возможным в процессе эволюционно обусловленного «развития корковых и подкорковых структур, на базе которых появилась психическая возможность трансформации боли в страдание как ее осознанное душевное переживание» [2, с. 25]. То есть изначально страданием можно считать осознанное переживание телесной боли, с которой человек сталкивался на протяжении всей истории своего существования. Не случайно понятие «пациент», возникшее у самых истоков медицины, которая на тот момент была ориентирована в первую очередь на устранение боли, на латинском языке означает patiens – «страдающий». Несмотря на то, что медицина претерпела концептуальные изменения принципов своей деятельности с доантичных времен до сегодняшнего дня, трансформировавшись из целительства в науку, именно страдание является непреходящим сущностным признаком человека, нуждающегося во внимании со стороны врача, и именно страдание можно признать одним из трансцендентальных оснований сознания человека, существующего в состоянии болезни.

Но сам характер телесных страданий человека изменился в процессе развития медицинской науки. Изобретение анальгетиков практически в полной мере реализовало стремление человечества к существованию без телесной боли. Телесное страдание сегодня постепенно «вымывается» из сознания человека [44] и благодаря прогрессу медицины трансформируется в душевное страдание: для современного человека характерно страдать от осознания угрозы соматической болезни для благополучного существования – потери или снижения трудоспособности, полноценной жизни и самореализации, а также угрозы телесной смерти, что в рамках современной научной мировоззренческой парадигмы означает и осознаваемое человеком завершение его бытия.

Трансформация представлений человека о собственной конечности влияла на трактовки духовного страдания, сопряженные со способами человеческого бытия, которые формировались в истории философии, прежде всего, в зависимости от парадигмы, определяющей место человека в мироздании. В рамках общеизвестных мировоззренческих парадигм существуют следующие интерпретации духовного страдания: в буддийской страдание является следствием несовершенства индивида, а нирвана, предполагающая выход из-под власти земных привязанностей, судьбы, определяемой кармой, есть освобождение от страдания; в иудео-христианской парадигме страдание считается наказанием свыше не только за предыдущие проступки человека, но и испытанием, из которого человек должен извлечь нравственный урок на будущее, тем самым обеспечив себе существование без страданий в потустороннем мире; в современной экзистенциально-гуманистической парадигме причинами страдания являются заброшенность и одиночество человека в мире и тотальное несоответствие мира его ожиданиям, а жизнь человека как абсурд и движение навстречу смерти уже изначально признается страданием [36].

То есть душевным страданием в контексте медицины можно признать «осознанное переживание человеком ограниченности своих возможностей в реализации желаемого, а духовным страданием – осознанное переживание человеком собственной конечности и поиска путей ее преодоления» [18, с. 176]. «Страдание определяет как опасные пределы целостного существования, так и указывает пути их безопасного преодоления, то есть исцеления: физическое страдание дает сигнал об угрозе телесной целостности человека, душевное страдание сигнализируют об угрозе целостности личности, а духовное страдание, переживаемое экзистенциально, побуждает человека трансцендировать, стремиться выйти за пределы наличного бытия, преодолевая свою конечность» [там же]. В случае возникновения телесной боли и душевных страданий, связанных с угрозой телесной целостности, человек обращается за медицинской помощью. Однако, учитывая, что современные определения здоровья отождествляют его с состоянием полного благополучия, следует уделить внимание исцелению человека от духовного страдания путем трансцендирования.