Экзорцист Семьи Ноя
Шрифт:
Глава почти вся о Ноях. О Джасдеби, если быть точнее; большую часть можно пропустить, если неинтересно, слишком важного здесь нет. Просто Муза дала вдохновение именно на такую почти пустую главу. Она же явится к вам в кошмарах, если задумаете пропустить, как скучное. Все претензии к ней.
Нои с честью носили звание самой неорганизованной семьи на свете, отчасти гордясь этим. Потому нет ничего удивительного, что уже через день, после того как Аллен очнулся окончательно, Граф осознал, что нужно что-то делать. К Тики так никого и не пускали, что нервировало даже Страсть, бледную, нервную, нездоровую и оттого ещё более неприятную, чем когда-либо. Чего уж говорить о Шериле, психанувшем и отменившем пару своих встреч. Роад как всегда шумела, Узы оставались собой, Вайзли медленно сходил с ума,
А часто кто-то видит этого молодого Ноя без маски, с открытыми руками и босиком?
Нои даже успели состряпать теорию, что в этой ранее никому неведомой части лаборатории он всегда ходил подобным образом. А сейчас всего лишь продолжал игнорировать всех, кто был ему неважен и не нужен.
Иногда он обращал внимание на Графа.
Да, Тысячелетний Граф тоже находился здесь, и непонятно было, дисциплинирует ли его присутствие или вселяет ещё больше тревоги, провоцируя панику.
В итоге после нескольких истерик Вайзли он был вынужден взять ситуацию под свой контроль, собрав Ноев вокруг себя.
— Аллен выздоравливает. Тики тоже. И они оба нуждаются в покое, а не в вашем хаосе! Так что вон!!!
Иногда Граф умел быть весьма убедительным. Особенно когда пользовался магией. И очевидно, он хорошо знал свою семью, потому что вот Узы понятия не имели, куда они попали, первые часов шесть. Ворчали, осматривались, отряхивались от земли. Затем стали искать опознавательные знаки, отлично понимая, что в Ковчег их сейчас уж точно не пустят.
Улицы казались знакомыми и незнакомыми одновременно. Они были обычными, европейскими, с людьми, оглядывающимися на близнецов и тыкающими в них пальцами. Джасдеби не любили подобного отношения, но и намерения убивать кого-либо, кроме Графа(и того в шутку), у них не было. Устроить резню посреди бела дня? И зачем? Какой в том смысл? А со своей удачей они вполне могли бы грохнуть кого-то нужного Шерилу, к примеру. И, обговорив пару моментов, согласились с тем, что следует переодеться и вообще привести себя в порядок. Последние дни и ночи в лаборатории превратили парней в неприглядных нерях, коими они, конечно же, не являлись. Да и макияж у них знатно размазался. И одежда успела порваться даже там, где это не задумано. А задумано порванная и просто порванная одежда это ведь две совершенно разные вещи… в мыслях Уз Ноя, по крайней мере.
Как они отличали одно от другого, для остальных обитателей или даже случайных встречных оставалось тайной.
В любом случае, когда они вышли к площади в следующий раз, уже прилично одетые и совершенно обычные, глядели на них,пожалуй, как и на других аристократов. Несмотря на различные глупые предположения, Джасдеро, одетый обычным образом, с собранными в хвост волосами выглядел весьма привлекательным парнем. Как именно ему удавалось одной резинкой обуздать обычно свободную, пушистую и объёмную гриву – оставалось тайной. Или даже в человеческом обличии его волосы оставались не самой обычной частью тела? Или же он просто знал чертовски хороший способ. Единственное, что оставалось более или менее привычным в обличии парня, это сапоги, что его брат сменил. Они не выглядели теперь настолько женскими, едва доходили до колен, и как раз под них парень и завернул обтягивающие штанины.
Немного «магии», незаметной глазу остальных и незнакомой тем, кто не приводил свой облик в порядок с помощью самых удивительных и непредсказуемых косметических средств, и черты лица парня заострились, становясь ясно выраженными, глаза глубокими и яркими. Белоснежный воротник рубашки, одетой под угольно-чёрный жилет, оказался аккуратно приглаженным, открывая свободную от волос шею. Но между тем спутать его с девушкой сегодня никто бы никогда не подумал.
Вопреки подчёркнуто строгому виду брата, Дебитто предпочёл одеться чуть более хулиганским образом, расстегнув несколько пуговиц, повесив на шею расслабленный узел галстука и даже не думая приводить в порядок лохматую шевелюру.
В конечном итоге они выглядели очень даже ничего и уже успели приятно пофлиртовать со стайкой молодых леди,
Они до сих пор хотели хохотать, стоило лишь вспомнить, как покраснело от гнева её лицо, когда, покорно прощаясь, Джасдеро вывернулся и поцеловал одну из девушек в уголок губ.
Девушка была изумлена. Покраснела, набирая воздух в лёгкие, кажется, собираясь кричать, затем зажала рот пальцами, бледнея, но ей определённо понравилась эта маленькая наглость, несмотря на гневные вопли старой карги. Глаза девушки сверкали, ведь ей так откровенно продемонстрировали, что она желанна да ещё и выбрана из тесного круга подруг.
Лицемерие? Двойные стандарты?
Такие пакости в адрес молоденьких аристократок или что-то ещё, похоже, было одним из хобби Джасдеби. Они никогда не обсуждали, почему им так нравится позорить глупую молодёжь, чернить и портить в глазах строгих отцов, матерей и будущих мужей. Они просто оба любили заниматься подобным, и порой их веселье могло стоить девушкам не только чести, но и жизни. Учитывая, как далеко уходили некоторые розыгрыши. Нет, они обычно не делали с ними ничего ужасного, для Джасдеби куда приятнее было общество женщин, понимающих, что, и насколько, и почему,а не наивных девчушек, которым не позволяют познать мир, дабы они, не дай бог, не стали умнее будущего мужа.
Они не делали ничего плохого, хотя десяток лет назад или два, выходка, подобная сегодняшней, могла сломать девушке жизнь. Так что Джасдеби всего лишь создавали иллюзию, что что-то было, но девушка не могла ничего доказать, и никто не верил.
Чертовски приятно.
С одной стороны, оставались другие благонадёжные молодые парни; далеко не всем им везло с воспитанием, и многих всё же растили в строгости. Приятно было наблюдать их реакцию, возмущение, якобы желание защитить чью-то честь, при этом у большинства из них причиной гнева служило то, что сами они не могли так нагло флиртовать с дамами. Что касается отцов и матерей, то вполне логично, что в их головах в первую очередь были мысли о том, что подумают об их дочери. Это вовсе не значит, что они их не любили (хотя не все и не всегда), но чистое имя дочери занимало слишком высокую позицию среди условий её благополучия. Пусть даже это благополучие – брак с сорокалетним стариком. Взрослые жили по правилам высшего общества, порой действительно действуя из благих намерений, направленных на детей, а не на собственное благосостояние и прочие выгоды.
Другой стороной были сами девушки. Их ужас, восторг, ярость, неизменная яркая реакция. Невинная и порочная в то же время, стоило лишь девушкам осознать, что, к примеру, она и молодой человек находятся в уединении, потому что кое-кто уже позаботился о любом наблюдении. Невинность и невежество девушек делало их простыми мишенями. Совсем по-другому дела обстояли в средних слоях общества, где не краснели при упоминании о сексе, где с мужчинами позволялось заигрывать, не позволяя при этом ничего лишнего (впрочем, в этой среде были совсем иные рамки «лишнего»). Таким образом, они практически охотились, зная, как нужно им выйти замуж и как много мужчин, воспользовавшись, бросят. Они находились в куда более сложных условиях, и Узы таких девушек, в общем-то, понимали; стоило оказаться им брошенными, как возможность нормальной жизни и брака стремилась к нулю, в то время как обвешавшему и виноватому мужчине ничего не было. За время человеческой жизни Узы, несмотря на свой пол, научились придерживать именно женской половины в такого рода вопросах.
И Узы никогда не понимали,что такого ужасного в естественном желании человека заниматься сексом. Любить других, используя своё тело, отдаваясь и отдавая.
Сравнение девушек и женщин в разных слоях общества вообще были интересными. Оттого опасные шутки с молодыми леди и казались ещё более подлыми, отвратительными и желанными. Парни выросли на улице, в нежелательной семье и борделе. Они видели других девушек и женщин. Униженных, отвратительных, ненавидящих друг друга, приспособившихся и научившихся жить с тем, что дала им судьба. Поставленных в условия, когда остаётся лишь выживать.