Экзорцист Семьи Ноя
Шрифт:
— Я хорошо разбираюсь в истории. — Роад валялась на полу, на боку, складывая бумажного голубя. Но получалось уже в десятый раз нечто невообразимое то с двумя головами, то с хвостом как у дракона, то с шестью крыльями, то с парусами. — Лучше всех учителей и историков мира. Разве что… кое-кто, может быть, круче меня. Вот только многие мои знания доказать невозможно. Официальная наука говорит одно, я говорю другое. Наука полагает, будто я юная необразованная шутница.
— Юной я бы тебя не назвал.
— Это всё дурное влияние Тики.
Аллен уже привык, что
— Не думаю, что виноват только он, ты сама не желала раскрывать мне истинный возраст.
— Продолжишь в таком духе — не помогу с историей.
— Так ты же не знаешь официальную версию из учебников. Я иногда забываю, кто вы такие, но не тогда, когда меня тыкают в этот факт носом.
— Аллен, только ответь честно, — Роад выглядела неуверенной, — ты боишься нас?
— Это именно то, о чём ты так и не решилась спросить в поезде? — не моргнув и глазом уточнил мальчик, понимая, что это тот разговор, который девочка откладывает не первый день.
— Ты не слишком ли умён для своих лет?
— Извини, Роад, это будет не очень мило, но это ты немного… хм, глуповатую играешь для своего настоящего. А я просто не глуп. И касаемо вопроса я отвечу на него вопросом, но зато… этим, который не требует на себя ответа: а вас можно не бояться?
Аллен быстро поднимался по длинной и странной лестнице, зависшей в полной темноте. Правда, его это не удивляло. Он понял, что это сон уже некоторое время назад, когда в чьём-то доме пытался со своими «друзьями», в которых не было ничего от реальных людей, ловить бобров.
Зачем их ловить и что это за бобры такие фиолетовые и мордастые, Аллен, собственно, уже и не думал.
Он забирался вверх по белым аккуратным ступеням, провисшим в темноте и сворачивающим то в одну, то в другую сторону. Больше всего он сейчас боялся упасть, потому что такие падения с лестниц встречались в его снах довольно часто. И, если уж во сне возникала лестница, без разницы, понимал ли Уолкер, что это сон, или нет, но в итоге он падал. Иногда даже прыгал специально, чтобы проснуться.
Но никогда не мог вырваться в другое место. Лестница — конец сна. Вопрос в том, сколько он успеет пропрыгать по ступеням до тех пор, пока не рухнет от какой-то глупости. Падать было неприятно. Падать не хотелось.
Но Аллен знал, что от него ничего не зависит. Знал и продолжал взбираться вверх, понимая, — полёт вниз становится всё более и более опасным и страшным. Хотя он и будет длиться лишь до тех пор, пока мальчик не проснётся.
Но всё же…
Белоснежная дверь была совсем не тем, чего он ожидал. Но Аллен толкнул её вперёд, шагая в широкий странный коридор, стены, пол и потолок которого представляли из себя одно сплошное зеркало.
Если бы это была реальность, зеркало бы точно треснуло от его бодрого шага, но во сне Аллен спешил вперёд,
Он слышал музыку. Он слышал музыку, которую кто-то играл на пианино. Или, быть может, музыку играли пластинки, не важно, в общем-то. Но музыка была, и был коридор, и были зеркала, которые лишь вначале отражали Аллена и друг друга. С продвижением вперёд, к самому источнику музыки, Аллен понимал, что зеркала перестают быть зеркалами. Они больше ничего не отражали, становясь похожими на стекло, которое отделяет пять разных коридоров друг от друга. Но если Аллен был окружён стеклом, то за ними было видно и серые неинтересные стены, и смазанные пятна картин, небольшие столики.
Это был очень странный коридор — считал Аллен. А потом увидел за одним из стёкол пианино, источник этой чудесной музыки, которая, вроде бы, и была, но уловить её и описать мальчик не мог. И за пианино сидел и играл… тень. Тёмный, немного смазанный человеческий силуэт, если быть более точным. Аллен даже мог угадать очертания приталенного костюма на этом молодом человеке и слегка взъерошенные волосы у правого уха, там, где пряди выбились из короткого хвоста.
Склонив голову на бок, любопытный мальчишка шагнул ближе к стеклу, и тёмный юноша замер. Опустившаяся тишина была совсем не тем, чего желал Аллен, и он тут же попятился обратно.
— Извините, я не хотел мешать вам играть. То есть, продолжайте дальше! — он улыбнулся, зная, что улыбка это то, что может загладить любую его вину.
Но тёмный юноша уже не был заинтересован в инструменте или музыке. Он рассматривал Аллена, и подросток даже видел его светлые глаза, что впились в него с такой жадностью.
— Подойди ко мне, Аллен, — позвал этот юноша. — Ты ведь Аллен, я прав?
Аллен не мог видеть, но видел, что юноша улыбался. Но во сне и не такое бывает.
— Я Аллен. Вроде бы.
— Подойди ко мне. Я хочу посмотреть на тебя, Аллен. Как ты…. Как ты живёшь? Ты счастлив, Аллен? И чего ты боишься? Аллен, подойди, пожалуйста.
Юноша присел на колени, вытягивая обе руки, будто желая объятий. Но их двоих разделяло это стекло, и Аллен сделал лишь два шага вперёд – ровно полпути.
— Я рад… — тихо проговорил юноша, чего-то явно недоговаривая.
— А ты кто? — спросил Аллен, остановившись и вскинув голову.
Но юноша будто и не слышал никакого вопроса, продолжая разглядывать Аллена, и тот решил спросить кое-что другое. Может быть, его всего лишь игнорируют, показывая, насколько нежелательным был тот вопрос.
— Это пианино…. Это… я не хотел мешать и прерывать занятие.
— Ах, это не столь важно, ты мне совсем не помешал! — парень махнул рукой, поднимаясь на ноги и упирая руки в бока. — Я всего лишь играю тут. Тебе понравилась эта песня?
— Песня? Но я слышал только музыку. Ты действительно пел? Или оно только называется так? — удивлённо ответил Аллен, забрасывая собеседника новой партией опросов. Он мыслил подозрительно ясно для сна. Даже для осознанного сна. — Но мне понравилось. Ты можешь снова мне спеть, а?