Ельцин как наваждение. Записки политического проходимца
Шрифт:
Еще и еще раз перечитываю статью Дзукконе, рисующую образ малокультурного, необразованного, примитивно мыслящего популиста-алкоголика. Общее впечатление – смесь правды, полуправды и правдоподобного обмана. Но абсолютно все свои разоблачения итальянец ловко пристегнул к факту, который проще всего доказать – к пьянству. Признай я его, и будут считаться доказанными все прочие. А в них-то как раз и нет истины. Получается, нужно или все отрицать, или со всем согласиться, третьего не дано. Но и в том и в другом случае, конечно же, моя позиция едва ли будет считаться образцом высокой морали. Скажу: «Пил, и много пил!» – предстану, как предатель доверившегося мне Ельцина. Скажу: «Не выпил ни грамма!» – и я предатель поверившего
Успокаиваю себя тем, что Дзукконе тоже поступил не шибко нравственно. Он явно выполнял чей-то заказ. На это указывает хотя бы то, как он оперативно сработал. Мы еще колесили по Америке, а работающему в США итальянскому репортеру уже было известно, и сколько пил наш герой, и что пил, и с кем, и как себя вел после выпитого. Будто был рядом и следил за каждым его шагом. Настораживающая журналистская осведомленность!
Подозрения мои усиливаются после того, как один из аккредитованных в Москве американских коллег принес пачку нью-йоркских газет недельной давности. В двух из них (обе датированы 18 сентября 1989 года, то есть выпущены на следующий день после отъезда Ельцина из Майами) рассказывается про нашу прощальную вечеринку на пляже. Причем с весьма деликатными подробностями – как взяли виски у дочери миллиардера Андреаса, что это был полюбившийся Ельцину «Джек Дэниэлс», что распили его прямо на берегу, что строжайше запрещено законом, а пустую бутылку бросили в бак для пляжного мусора. Кто мог обо всем этом знать, кроме тех, кто был рядом? Из-за кустика такое не подглядишь. Тогда кто?!
Мучаюсь вопросом: как же мне все-таки поступить? Может, отмолчаться? Невозможно. На людях хоть не показывайся – все и всюду хотят знать про Ельцина в Америке. Ничто другое не интересует, кроме одного – пил или не пил? Все призывают к правдивости и откровенности, только одни хотят от меня услышать лишь «да», другие – лишь «нет». Мне это так опротивело, что любопытствующим коллегам-журналистам отвечаю на их расспросы хохмой: «Не знаю, пил ли Ельцин, а я пил!».
Единственный человек, с кем могу обсудить происходящее, – Виктор Ярошенко. Но тот оказался в не менее сложной ситуации. В Верховном Совете СССР, членом которого он является, от него требуют подробного отчета о поездке в Соединенные Штаты. При этом коммунистическое руководство парламента не желает слышать ни о чем, кроме как о беспробудном пьянстве депутата Ельцина. Члены созданной два месяца назад оппозиционной Межрегиональной группы, напротив, настойчиво рекомендуют Ярошенко обнародовать известные ему факты, которые бы доказали обратное и уличили КГБ и партийную верхушку в грязной провокации против их лидера. Похоже, что и для тех, и для других поведение Ельцина в Америке стало инструментом борьбы за политическое будущее.
…Возле редакции «Сельской жизни» встречаю народного депутата СССР, академика-агрария Владимира Александровича Тихонова. Он давний приятель моего покойного отца (когда-то они вместе ходили в байдарочные походы), а потому, не будучи особенно близки, мы иной раз ведем достаточно откровенные разговоры.
– Да, брат, попал ты в передрягу!
– Вы так думаете?
– А тут и думать нечего – чего бы ты сейчас ни сказал, и сторонники, и противники Ельцина будут тебя считать непорядочным человеком.
– Не понял…
– А что тут непонятного? Представь себе: ты публикуешь статью, в которой опровергаешь факт пьянства. Как отреагируют на нее противники Ельцина? Объявят тебя лгуном и лицемером. А что скажут сторонники? То же самое! Только те это сделают во всеуслышание, а эти – шепотом и в своем кругу. Никто из тех, кто хоть мало-мальски знает нашего Бориса Николаевича, не поверят в то, что в Америке он к рюмке даже не притронулся. Никто! Так что твое «Пил» или «Не пил» для тебя лично ничего не изменит. Последствия будут одинаковыми – к тебе надолго прилипнет клеймо непорядочности, –
Вечером мне домой звонит Лев Суханов:
– Как дела? Видишь, какую шумиху подняли коммуняки в прессе, сколько грязи на нас вылили. Ты сам-то собираешься писать о нашей поездке?
– Еще не знаю.
Трубка молчит, и мне кажется, что Суханова обидела расплывчатость моего ответа, и продолжения разговора не будет. Но вдруг…
– Павел, – узнаю голос Ельцина.
– Здравствуйте, Борис Николаевич!
– Я хочу, чтобы вы поступили так, чтоб не навредить России. Вы меня понимаете? Чтоб не навредить России!
Кажется, я его понимаю…
И все-таки не понимаю…
Спустя день в «Комсомолке» выходит моя большая заметка под не самым оригинальным заголовком: «Ельцин в Америке». В ней опровергаются все постулаты Дзукконе, включая неопровержимый факт пьянства. А еще через день «Правда» приносит Ельцину официальные извинения. В этой ситуации мне если кого и жалко по-настоящему, то это главного редактора этой газеты – ему пришлось покинуть свой пост.
С той поры минуло больше четверти века. Иной раз кажется, все это было в какой-то другой жизни. И в другой стране. В памяти почти стерлись связанные с той поездкой светлые сюжеты, зато четко отпечатался негатив. Наверное, потому, что связан с болезненными ощущениями и переживаниями, а они ранят душу и оставляют на ней незаживающие раны, шрамы на всю оставшуюся жизнь.
Стыжусь ли я той своей заметки, с которой, по большому счету, началась моя известность, причем не только журналистская? И нет, и да. Нет – потому что в ней почти все было правдой. Да – потому что почти.
Часто думаю, что было бы, если б осенью 1989 года я все же «сдал» Ельцина? В нашей политической и околополитической тусовке немало людей, почитающих себя как великих аналитиков и провидцев. От таких я не раз слышал, а после выхода в свет этой книги, может, еще и услышу: «Что он о себе возомнил?! Мелкая сошка! Признался, не признался – ничего бы от этого не изменилось!». Возможно. Только почему в те осенние дни 89-го года, когда страна была беременна переменами и мучилась в предродовых схватках, очень влиятельные в Кремле люди сулили мне немалые жизненные блага и феерический карьерный успех, если расскажу народу «всю правду про Ельцина»? И тоже призывали не навредить России?
А я, признаться, и по сей день не знаю, навредил я ей или не навредил. Посмотрю на то, с какими великими болями страна залечивает раны, нанесенные своим первым президентом и его командой, и каюсь – навредил! Вспомню коммунистическое прошлое с его нищетой, репрессиями и гражданским бесправием, и успокаиваю себя – не навредил! Но и в том, и в другом случае, гордиться особо нечем. Увы. У смутного времени не бывает героев.
Глава 3
Незлопамятный и умеет прощать
За окном унылое межсезонье. Осень уже догорела, а зима замешкалась где-то на дальних подступах к Москве и не подоспела к положенному сроку. Наступила самая неуютная и бесцветная пора. На что ни бросишь взгляд, порадоваться нечему. Серое небо, осыпающее город то холодным полусонным дождем, то пропитанными влагой снежными хлопьями. Чахлые деревья, растопырившие во все стороны голые ветки. Автомобили, щедро окатывающие друг друга потоками дорожной грязи. И, конечно же, прохожие, уткнувшие красные носы в шарфы и напоминающие тоскливо нахохлившихся птиц. Вероятно, все они каждое утро мучаются одним и тем же вопросом – во что сегодня одеться. Но, похоже, угадывают немногие.