Ельцын в Аду
Шрифт:
...Юноша с черными, как смоль, всклокоченными волосами, пламенными желтыми глазами декламировал свое стихотворение восхищенным друзьям:
«Шел он от дома к дому,
В двери чужие стучал.
Под старый дубовый пандури
Нехитрый напев звучал.
В напеве его и в песне,
Как солнечный луч, чиста,
Жила великая правда -
Божественная мечта.
Сердца, превращенные в камень,
Будил одинокий напев.
Дремавший в потемках пламень
Взметался выше дерев.
Но люди, забывшие Бога,
Хранящие в сердце тьму,
Вместо вина отраву
Налили в чашу ему.
Сказали ему: «Будь проклят!
Чашу испей до дна...
И
И правда твоя не нужна!» (Перевод Льва Котюкова).
Кровавый диктатор, переживавший те назабываемые минуты юности, когда он был озарен мечтой, поэзией, вдохновением, вдруг понял, как низко опустился – и теперь плакал, что делал очень редко в жизни...
– Журнал «Иверия» в 1895-1896 годах опубликовал семь стихов Сосо. Редактор, лучший грузинский поэт, князь Илья Чавчавадзе, верил в его талант и напутствовал его: «Следуй этой дорогой, сын мой». В 1907 году этот его стих был помещен в «Грузинскую хрестоматию, или Сборник лучших образцов грузинской поэзии». В те годы мальчик и взял себе псевдоним Коба – по имени героя повести известного писателя Казбеги «Отцеубийца». Это – кавказский Робин Гуд, - просветил Ницше своего спутника.
– Правда, уже тогда в его поэзии отражалось стремление к высшей власти. Вот, например, послушай такие строки:
«И знай: кто пал, как прах, на землю,
Кто был когда-то угнетен,
Тот станет выше гор великих,
Надеждой яркой окрылен».
– И пророчества дар у него тогда же прорезался!
– не упустил случая поиздеваться над Хозяином гогочущий Дьявол.
– Он как-то нарисовал словесно мрачную картину:
«Ночью стояли за хлебом -
Не было ни света, ни хлеба».
Именно так в его царствование советский народ и жил!
Душа Сталина шаталась, как крепостная башня под ударами тарана... И его терзания ретранслировались окружающим.
– Что за загогулина, панимаш?
– ЕБН попытался рассеять одолевшие его «непонятки».
– В гитлеровской зоне все шло, как по расписанию: муки – отдых, муки – отдых... А здесь совсем наоборот: то болтаем подолгу, то погружаемся бесконечно в целое море пыток...
– Это – отголосок «планового ведения хозяйства в социалистическом обществе», - пояснил довольный Сатана.
– Принцип известный: то нега, безделье, болтовня, то аврал и перенапряжение. А здесь и того хуже: большевики ведь у себя в зоне коммунизм построили! Теперь сами эту свежесваренную кашу и расхлебывают!
– Давайте вернемся к набору в СНК, - предложила несколько побелевшая в результате катарсиса - очищения страданием – душа тирана.
– А чего вы время тянете?
– издевательски спросил Ницше.
– Берите карту СССР и по названиям городов составляйте свой адский совет! В феврале 1923 года Гатчина стала Троцком. В 1924 году появились Зиновьевск, Сталино. Год спустя Царицын превратился в Сталинград. Позже возникли Ворошиловград, Буденновск, Калинин, Кагановическ, Молотов и другие города, названные именами живых вождей. Вот они – достойные кандидаты!
– Это еще как посмотреть...
– задумчиво протянул Сталин.
– Достойные чего: членства в СНК или мучений за недостаточную ко мне лояльность? Вот тот же Калинин, которого многие считают чуть ли не образцовым сталинцем, долго не хотел признавать меня вождем. «Этот конь, - говорил он про меня в тесном кругу, - завезет когда-нибудь нашу телегу в канаву». Лишь постепенно, кряхтя и упираясь, он повернулся против Троцкого, затем – против Зиновьева и, наконец, еще с большим сопротивлением – против Рыкова, Бухарина и Томского, с которыми был теснее всего связан своими умеренными тенденциями. А почему он метаморфозу
– А я слышал, что с балетной труппой баловался Ваш старый друг и соратник Авель Енукидзе, крестный отец Надежды Аллилуевой, - удивился Ницше.
– А танцорками многие увлекались, - махнул призрачной рукой Вождь.
– Авель, правда, и в самом деле был половым гигантом, уступал на сем поприще только Берии. Чтобы сильнее скомпрометировать Енукидзе, я ввел его в Центральную Контрольную Комиссию, которая призвана была наблюдать за партийной моралью. Я вообще любил распутников ставить на такие посты, чтоб они чистоту нравов блюли. К примеру, кандидат в члены Политбюро Рудзутак, изнасиловавший 15-летнюю дочку московского политработника, раздававший в Париже госвалюту проституткам, тоже был в течение нескольких лет председателем ЦКК, то есть чем-то вроде главного блюстителя партийной и советской морали.
– С дядей Авелем Вы поступили верно!
– похвалила Хозяина Мария Сванидзе.
– «Будучи сам развратен и сластолюбив, он смрадил все вокруг себя – ему доставляло наслаждение сводничество, разлад семьи, обольщение девочек... он с каждым годом переходил на все более и более юных и, наконец, докатился до девочек 9-11 лет, развращая их воображение, растлевая их, если не физически, то морально... Женщины, имеющие подходящих дочерей, владели всем, девочки за ненадобностью подсовывались другим мужчинам, более неустойчивым морально. В учреждение набирался штат только по половым признакам, нравившимся Авелю. Чтобы оправдать свой разврат, он готов был поощрять его во всем – шел широко навстречу мужу, бросавшему семью, детей, или просто сводил мужа с ненужной ему балериной, машинисткой и прочими... Под видом «доброго» благодетельствовал только тех, которые ему импонировали чувственно прямо или косвенно. Контрреволюция, которая развилась в его ведомстве, явилась прямым следствием всех его поступков...» Так что правильно Вы дали приказ расстрелять Енукидзе в 1937 году.
– За увлечение юными девушками или за то, что «знал слишком много и болтал слишком много»?
– саркастически осведомился Ницше.
– Обвинение Авелю Енукидзе было предъявлено в подготовке сразу пяти террористических групп для покушения на главу государства, - дал официальную справку Берия.
– А вообще: почему ты так много вопросов задаешь?
– Лаврентий посмотрел на Фридриха, как попугай из клетки: сверху вниз, скосив голову и весьма подозрительно.
– «Как можно пребывать среди чудесной зыбкости и многозначности бытия и не вопрошать, не трепетать от вожделения и наслаждения вопроса?!» - закатил вверх фантомные глаза писатель в редком для преисподней порыве экстаза.
Восторженная Мария Сванидзе продолжала квохтать: «После разгрома ЦИКа и кары, достойной кары, которую понес Авель, я твердо верю, что мы идем к великому лучезарному будущему – это гнездо измен, беззаконий и узаконенной грязи меня страшило. Теперь стало светлее, все дурное будет сметено, и люди подтянутся, и все пойдет в гору».
– А ты, дура, вместо горы пошла в могилу, - не выдержал Ельцин.
– Чего ты своему палачу и здесь задницу лижешь?
– Вроде ты сам не жмурился от удовольствия, когда тебе подхалимы массировали языками копчик!
– огрызнулась Мария.
– Сталина, по крайней мере, есть за что хвалить: он хоть и злодей, но великий. Про него верно говорили: «Был культ, но была и личность». А ты кто? Пьянь подзаборная, которой волей случая удалось к государственному кормилу пристроиться!