Ельцын в Аду

Пульвер Юрий Евгеньевич

На меня настучали, когда я рассказал эту историю товарищам по взводу, судили и приговорили к смертной казни «за подлую клевету на фюрера и разложение вермахта». Я клялся, что мой рассказ - «святая правда», но все равно был казнен...

– И поделом — нечего лгать!
– возмутился наци № 1.
– Но продолжу говорить о самом главном — о себе. В 1918 году в госпитале я узнал о падении кайзера и революции в Германии. Именно тогда я окончательно решил посвятить себя политике во имя реванша за поражение Родины в войне. Я был готов к новому бою, на сей раз — на политической арене. «Каждый раз, когда я получал свежую газету, я рвал и метал и был вне

себя от негодования по поводу той гнусной агитации, которая явно на наших глазах губила фронт. Этот психологический яд был равносилен прямому подкашиванию наших сил. Много раз меня мучила мысль, что если бы на месте этих преступных невежд и безвольных манекенов руководителем нашей пропаганды оказался я, то исход войны был бы для нас совершенно иным».

Вот какие амбиции клокотали в моем сердце. Да и как мне было не возмущаться?! Ведь когда я вернулся в 1918 году из госпиталя в свой полк, то застал там... Совет солдатских депутатов! Я ушел из полка и нанялся охранником в лагерь для военнослужащих. К счастью, долго мне сокрушаться не пришлось, революция в Германии не состоялась, и я с большим рвением давал показания перед армейской следственной комиссией, разоблачая тех, кто был замешан в бунте. Тут меня заметили, и армейское командование направило на специальные пропагандистские курсы, проводившиеся «националистически настроенными» профессорами Мюнхенского университета. После окончания их я был оставлен в армии и направлен в «инструкторское подразделение» в лагере для демобилизованных. «Еще будучи офицером по политпросвещению,я часто выступал перед солдатами». Говоря по-вашему, герр Ельцин, стал политруком. В этом качестве я быстро выдвинулся, подготовив для своего начальства докладную записку об «опасности, которую представляют в настоящее время для немецкого народа евреи».

В конце 1919 года я вступил в Германскую рабочую партию, националистическую по сути, причем стал там ответственным за пропаганду и агитацию. В начале 1920 года по моей инициативе эта организация была переименована: «Национал-социалистическая рабочая партия Германии», затем ее сокращенно стали называть нацистской. Стоит обратить внимание, что в ее названии стоит определение «рабочая» - это способствовало привлечению новых членов из рабочей среды. В том же 1920 году я демобилизовался и начал карьеру пропагандиста-профессионала на политической арене. Как и все сподвижники по партии, я именовал себя прежде всего революционером, защитником интересов трудящихся. И был им, в отличие от Вас, сверхунтерменш!

– Я не сделал ничего, чтобы фашисты меня Железным крестом награждали!

– Такие грандиозно подлые дела – и такая скромность!
– восхитился нацистский вождь.
– Ницше, Вам наверняка есть что сказать по сему поводу?

– «Скромность украшает человека, но без нее уйдешь дальше».

– Какая тонкая, изящно выраженная, а главное – абсолютно верная мысль!

– Я требую прекратить издевательства надо мной!
– если бы душа могла побагроветь, то Ельцин переплюнул бы даже красных комиссаров, а не то что краснокожих индейцев.

– Молчать!
– заорал Гитлер.
– А не то я лишу Вас слова, хоть Вы и лучший из унтерменшей!

Тут, наконец, до экс-гаранта дошло, что означает этот термин, столь излюбленный германскими фашистами.

– Почему это я - «недочеловек»?! Сам ты – урод! И я свободен говорить то, что хочу!

– «Мы покончили с представлением о том, что свобода в государстве – это когда каждый может говорить то, что в голову взбредет». Властью,

которую дало мне адское руководство за мои заслуги, я запрещаю Вам, герр Ельцин, пускаться в дискуссии. Пока Вы в моей зоне, можете только отвечать на вопросы и делать короткие реплики. Что касается Ваших заслуг перед германским фашизмом... Да если б Вы родились лет на сорок раньше, то Сталин бы застрелился, а не я!

– Не дождались бы!
– прозвучал знакомый Ельцину по документальным кинокадрам голос с характерным легким грузинским акцентом.

– Нас подслушивает лично Сталин!
– всполошился фюрер.
– Где контрразведка? Где знаменитый Штирлиц? Тьфу, о советских фильмах слишком наслушался! Где начальник абвера Канарис?

– На крюке!
– отчеканил адъютант.

– Да у меня все всегда были и есть на крючке – и там, на земле, и здесь! Где он конкретно?

– Вы меня неправильно поняли, майн фюрер. Адмирал конкретно висит на настоящем мясницком крюке... Зацеплен за ребро, за провалившееся покушение на Вас... За неудачное, так сказать, предательство.

– Измена не может быть удачной, ибо в случае успеха ее никто не решится назвать изменой. Снять Канариса, доставить сюда! Руководители других разведслужб – Гиммлер, Гейдрих, Кальтенбруннер, Шелленберг, ко мне! Вам вместе с начальником абвера было поручено составить по материалам разведданных наградной лист нашего тайного агента влияния - тогдашнего кандидата в члены Политбюро ЦК КПСС, затем президента России Ельцина. Результат?

– Все готово, майн фюрер!
– выпятил то, что у него осталось от циплячьей грудки, Гиммлер, при этом цикнув зубом с ампулой так смачно, что ему позавидовал бы любой вурдалак.

– Кто будет докладывать?

– Начальник Русского отдела разведки вермахта, затем начальник разведки Федеративной Республики Германия Гелен!

Вперед выступил известный Ельцину по фотографиям «серый генерал»:

– Майн фюрер! Все нижеследующие данные получены путем опроса граждан Четвертого рейха, при жизни узнавших хоть что-нибудь о делах в России, и с помощью перехвата переговоров во вражеских зонах...

– Точнее, методом простого подслушивания, ведь в аду ничего не скроешь, - вроде бы шепнул Ницше – но так, чтобы все слышали. Гелен, однако, и призрачным ухом не повел.

– Вот только «языков» взять никак не удается... И перебежчики к нам, на удивление, почему-то не идут... И ведь не притащишь к себе силком, как в былые времена, никого в качестве гастарбайтеров...

– Зато к нам их из Германии понаехало!
– «порадовал» фрицев Ельцин.
– За русские «бабки» строят не хуже, чем немецкие военнопленные после войны. Правда, те пахали за паек, а нынешние - за евро и доллары!

– Евро – это еврейские монеты, что ли?!
– Адольф упал бы в обморок, если бы не был уже мертвым.
– Да их истинно арийской рукой и касаться нельзя!

– Не беспокойтесь, майн фюрер, это общеевропейские деньги, как рейхсмарка в Вашу эпоху.

– А-а-а, ну тогда ничего... А доллар, доллар-то?!

– Не извольте волноваться! Курс валюты США все падает и падает, как число ударов пульса у умирающего...

– Замечательно! Герр генерал, приступайте к докладу! Впрочем, подождите. Для того, чтобы доказать, что наш герой, представленный к награждению, действовал в строгом соответствии с моими гениальными предначертаниями, я тезисно расскажу о своих планах, а Вы, господин Гелен, будете подкреплять мои слова конкретной информацией о том, как русский президент сделал мою мечту былью.