Ельцын в Аду
Шрифт:
Половинчатые меры - прорычал издалека «кремлевский тигр».
– Надо было либо топить Россию в крови, как сделал я, либо вообще ничего не делать! А так ты только озлобил народ. По всей империи родичи убиенных клялись в ненависти к тебе. «Уж очень не хочется умирать: ночью поведут на задний двор, да еще в сырую погоду, в дождик. Пока дойдешь, всего измочит, а мокрому каково висеть... Встанешь утром и как ребенок радуешься тому, что ты еще жив, что еще целый день предстоит наслаждаться жизнью...» - такие письма читали в семьях. И все, кто потерял близких, вступили в наши ряды!
Вы все пошли не по тому пути!
– сделала
– Надо было помнить падших - и простить зло.
…Она купила на Большой Ордынке обширный участок земли и построила женский монастырь — Марфо-Мариинскую обитель сестер милосердия, центр благотворительности, сострадания и самоотвержения, ибо главным делом монахинь стала опека самых тяжелых больных Москвы, умалишенных, сифилитиков, впавших в старческое слабоумие. И когда кто-нибудь из сестер отказывался идти к трудному больному, к нему шла сама игуменья.
Ее живьем бросили в шахту на следующий день после казни царя вместе с другими Романовыми, а также монахиней Варварой Яковлевой, последовавшей за своей игуменьей, и слугой Федором Ремезовым. Свидетель — крестьянин, случайно оказавшийся на месте зверского убийства, рассказывал, что, когда чекисты уехали, из шахты долго доносилось пение молитвы «Спаси, Господи, люди твоя»...
…Колчаковская следственная комиссия установила, что Елизавета Федоровна умерла последней из всех от потери крови, жажды и голода, изорвав перед тем на бинты всю свою одежду и перевязывая умирающих. Тело ее вывезли в Читу, затем в Китай, а в 1920 году прах ее морем был переправлен в Палестину. В феврале 1921 года останки Великой княгини были преданы земле в Иерусалиме, в православном храме Святой Марии Магдалины. Ровно шестьдесят лет спустя она была причислена к лику святых Собором Русской православной церкви за рубежом, а в 1990 году - и Русской православной церковью.
Мне стыдно, тетушка, что меня уравняли с Вами, - Николай пустил фантомную слезу.
– Я недостоин называться святым мучеником, как Вы!
Такого звания заслуживают и мой брат, и Каляев!
– заявил Ленин.
– Они - подлинные святые революции!
Они — не христиане!
– бросил презрительно царь.
Они тоже умерли за свои идеалы, хотя могли бы спастись, предав их!
Они-убийцы невинных людей!
– не уступал экс-император.
Они-то как раз пытались казнить виновных!
– отмел его доводы Ильич.
– Невинные, и в очень небольшом количестве, страдали по случайности. А вот Романовы, и Вы в том числе, загубили миллионы невинных. Причем революционеры гибли за благополучие всего народа, а монархисты - за сохранение собственного благополучия!
Вы будете мне рассказывать сказки о бескорыстии большевиков?!
Это не сказки! Сначала мы были чистыми и благородными!
– признался Сталин.
– Лишь после прихода к власти ожесточились, скурвились, перегрызлись между собой и начали гоняться за материальными благами.
Ваш бесконечный спор только Сам Господь рассудит...
– подвела итог дискуссии душа Великой княгини и вознеслась на небо.
Я, наверное, заслужил свою участь, - признался император.
– Может быть, и Аликс... Она меня постоянно подталкивала на неверные шаги и жестокие меры... Но детей-то вы зачем убили?!
... Все окунулись в воспоминания Николая — поначалу счастливые...
Зимы семья проводила в Царском Селе — старом
В такой обстановке росли императорские отпрыски. С 8 часов утра и до обеда они занимались уроками. При них постоянно жили Гиббс и Жильяр, преподаватели английского и французского языков, а остальные учителя были приходящими. Иногда занятия ненадолго прерывались, и младшее поколение брала с собою на прогулку Александра Федоровна, катая их в экипаже по Царскосельскому парку. При детях состоял доктор Е.С. Боткин, а Алексея, кроме того, опекал доктор В. Деревенько. Когда же у цесаревича случались сильные приступы болезни, его носил на руках высокий и сильный моряк, бывший боцман императорской яхты «Штандарт», почти однофамилец доктора - Деревенко. Позднее еще один ему стал помогать дядька - матрос Нагорный.
Алексея все - и родичи, и обслуга - очень любили и жалели. Цесаревич был тихий, необыкновенно красивый ребенок - настоящий сказочный принц с длинными вьющимися светло-каштановыми волосами, ясными большими серо- голубыми глазами и необыкновенно нежной кожей.
Свой комментарий дал его воспитатель Пьер Жильяр:
– «Вкусы его были очень скромны. Он совсем не кичился тем, что был наследником Престола, об этом он меньше всего помышлял. Его самым большим счастьем было играть с двумя сыновьями матроса Деревенко, которые оба были несколько моложе его.
У него была большая живость ума и суждения и много вдумчивости. Он поражал иногда вопросами выше своего возраста, которые свидетельствовали о деликатной и чуткой душе... В маленьком капризном существе, каким он казался вначале, я открыл ребенка с сердцем, от природы любящим и чувствительным к страданиям, потому что сам он уже много страдал».
Я без слез не могу вспомнить один эпизод, - признался царь.
– Как-то Бэби попросил меня:
«Подари мне велосипед».
«Ты знаешь, тебе нельзя».
«Я хочу играть в теннис, как сестры».
«Ты же знаешь, ты не смеешь играть».
И тогда, разрывая мне сердце, он заплакал, повторя: «Зачем я не такой, как все?»
Господи, за что Ты наказал нас еще и ужасной болезнью Алексея?!
– тоже заплакали царственные родители.
Большим утешением, впрочем, для них были девочки. Царевны дружили, помогали друг другу и чаще всего находились вместе. Возле них были одни и те же учителя, воспитатели и воспитательницы, они обитали сначала в одной большой комнате, став старше, разделились на две пары, и только будучи уже взрослыми, начали жить каждая в своей комнате. Их не баловали роскошью, и как в семьях среднего достатка, младшие сестры донашивали платья, юбки, кофты, пальто и даже обувь старших.