Ельцын в Аду
Шрифт:
Ведь мог бы он тебя в бараний рог согнуть! В лучшем случае укатил бы ты послом куда-нибудь на восточный берег Африки. И из ЦК вылетел бы в одно мгновение. А вместо этого сделали тебя министром, никакой работы демонстративно не спрашивали. А должны были, наоборот, загрузить текучкой с головы до ног! Ты же целыми днями был посвящен самому себе. Масса свободного времени позволяла тебе продолжать активную общественную деятельность. Точно Ленин, ты принимал каких-то ходоков и калик-перехожих. Чтобы попасть к тебе на аудиенцию, достаточно было просто позвонить в приемную и попросить твоего
– Это пациента и спасло!
– перебил Дьявола Фрейд.
– Ельцину постоянно требовалась эмоциональная подпитка. Он должен был чувствовать людское признание, массовую любовь. В дни, когда Борис не заряжался энергией народного почитания, он хватался за сердце, просил вызвать медсестру, которая делала ему внутримышечные уколы, чтобы снять боль. Лекарства, которые он всегда держал наготове в столе и носил с собой в кармане, уже не помогали...
В кабинете сидел весь согнутый – показывал, что судьба по нему еще раз стукнула. Голову поднимет – взгляд тяжелый, как будто головная боль мучает. Мог что-нибудь швырнуть в таком состоянии. В подобный момент лучше на глаза ему не показываться. Но даже и через двойную дверь было слышно, как бушует он один в кабинете...
– Это я от бессилия...
– вынужденно признался ЕБН.
– Ведь как жестоко со мной поступили, а я ничего не мог сделать...
– Во, а как ты сам поступал с подчиненными тебе московскими партийцами!
– возмутился Рябов.
– На всех пленумах с грязью мешал тех, кто тебе не был угоден. Уговоры, что удары эти попадают не только на самих провинившихся, но и на их родных, тебя не впечатляли. “У нас не должно быть зон, свободных от критики”, - гневно орал ты. А когда в соответствии с твоими же заветами “Мосправда” напечатала отчет с пленума МГК, на котором тебя снимали с должности, - целиком, со всеми обвинениями, - о былой принципиальности ты забыл враз и обвинил ЦК в жестокости и бессердечности!
– Так я ж по делу им по рогам давал!
– попытался оправдаться пахан.
– Чушь!
– не согласился Рябов.
– Многие твои показательные порки были абсурдны! Утверждая нового начальника главного управления торговли, ты приказал ему наладить работу за две недели. Разумеется, сделать что-либо тот попросту оказался бессилен, и в указанный срок – ровно две недели спустя – его принародно сняли на бюро горкома как “не оправдавшего доверия”. И тут же – обязательная публикация в “Московской правде”, главном твоем рупоре....
Вот из-за этих унижений столичная элита и не принимала тебя. Если бы ты просто снимал людей за конкретные провалы и ошибки, к этому можно было б еще приноровиться. Но ты не любил, презирал аппарат и брезгливости своей не думал даже скрывать. Ты измывался над подчиненными, глумился, постоянно выдумывая новые издевательства.
Твой бывший верный пес Коржаков вот что написал про тебя: “Меня не удивляло, что Борис Николаевич вел себя как настоящий партийный деспот. Практически у всех партийных товарищей такого высокого уровня был одинаковый стиль поведения с подчиненными. Я бы больше поразился, если бы заметил у него интеллигентские манеры. Когда Ельцин приходил домой, дети и жена стояли навытяжку.
– А чего аппарат любить?
– возмутился ЕБН.
– Трахать его надо!Чиновники – это шлюхи в публичном доме: они стремятся не к установлению порядка на предприятии и к хорошей работе, а к тому, чтобы лучше обслужить тех, кто сверху.
– Ленин из воров делал коммунистов, а Ельцин – наоборот!
– бросил издалека реплику Сталин.
Хор бесов тут же исполнил песенку на обсуждаемую тему:
“Нет покоя у вождей
Долгими ночами:
Очень трудно всех людей
Сделать сволочами!”
– Ну, не так уж и трудно!
– поправил своих подчиненных Сатана.
– Чтобы подобного не произошло, - подал голос академик Сахаров, “...страной должны править не партийные, а умные люди”. Это, кстати, касается не только государственной власти, но и обороны...
– Это ты блеснул чешуей (отличился - правильно сказал)!
– ЕБН использовал подвернувшуюся возможность применить любимый прием – перевести неприятный разговор на другую тему.
– Генералы у меня были – оторви да выбрось! Сколько раз я им предъявы кидал: “Все хапают и хапают, панимаш, как будто последний день живут! Разжирели, понастроили дворцов!”
– Вояки тоже были тобой недовольны!
– загоготал Люцифер.
– Парней призывного возраста при тебе становилось все меньше и меньше...
– А военным-то что с того?
– удивился Ницше.
– Ну как же! Было некому генеральские дачи строить, плацы подметать, заборы и траву из краскопультов перед приездом начальства красить и заниматься другими столь же важными для обороны страны делами! Военные интенданты и прапорщики здесь очень страдают: в аду воровать почти нечего, а если что и стыришь, то продать некому.
– Ну-дак я всех в стойло ставил: и шестерок своих (чиновников), и торпед (охранников с вояками)! Чтоб не путали трактатульки (не наглели)! А то до чего доходило! Вот, к примеру, Борька Немцов, бывший нижегородский бригадир (губернатор), коронованный мной в блаткомитет, более того, в положенцы (ставший вице-премьером правительства) чего хрюкнул: «Ельцин сдавал всех и всегда. Президент уволил пятерых премьер-министров, сорок пять вице-премьеров и сто шестьдесят министров»; он еще забыл про восемь руководителей госбезопасности!
– Подумать только, - съязвил Ницше, - такие грандиозные достижения — и всего за восемь с половиной лет правления! Зачем это тебе понадобилось, Борис?
С ответом бывшего хозяина России опять опередил нынешний хозяин инферно:
– А затем, что такое положение дел его очень устраивало. Несмотря на смену флага и герба, нравы в Кремле остались теми же, какими были и при Советах, и при царях: истинная Византия. Чиновники сбивались в коалиции, интриговали друг против друга, наушничали и ябедничали. Сановники — не мелкота, а фигуры первого порядка — выходили в коридор, чтобы поделиться секретами. В ведомствах не успевали не то что к новым руководителям привыкнуть, даже вовремя таблички на дверях менять и обновлять справочники! Они ж менялись по два раза в год!