Ельцын в Аду
Шрифт:
«Концентрированная пропаганда» против полицая принесла нужные плоды: он подал в отставку. А я доказал всей стране свою безнаказанность! Но настоящую победу я отпраздновал тогда, когда с нашей партии сняли запрет — 31 марта 1928 года, накануне очередных выборов в рейхстаг.
Я издевался над своими благодетелями, веймарскими политиками: «Им не хватило масштабности и брутальности для беспощадного и кровавого преследования». На выборах 1928 года я стал депутатом парламента от Берлина. «Мы приходим в рейхстаг, - заявил я тогда — не как друзья, даже не как нейтралы, а как враги... Мы приходим как волки в овечье стадо... Я не ЧР (член рейхстага), я ОН — обладатель (депутатской) неприкосновенности и бесплатного билета».
Ну, а когда я стал министром пропаганды,
7 мая 1937 года, за три дня до «аутодафе», были опубликованы «черные списки» Общества немецких издателей. Согласно им, предлагалось изъять из книжных магазинов и библиотек 14 тысяч названий 141 автора. Мы рекомендовали разделить весь список «крамольных» книг на три раздела: группу I, подлежащую сожжению полностью, группу II, из которой надо спрятать в «ядовитый шкаф» хотя бы один экземпляр на случай полемики с противниками режима. И наконец, группу III - «сомнительные случаи». Последние предлагалось «тщательно изучить», с тем чтобы присоединить впоследствии либо к группе I, либо к группе II. В группу I — в качестве примера — входил Ремарк. В группу II — Ленин и Маркс. В группу III — известный немецкий писатель Травен, который, кстати, так же, как и Ремарк, был чистым арийцем.
Еще раньше, 6 мая, в рейхе стали распространять следующий документ:
«Комитет борьбы (против немецкого духа) уведомляет вас о том, что из вашей публичной библиотеки надо изъять книги, отмеченные в приложенном «черном списке». Но для того чтобы эта литература была действительно уничтожена, следует передать в ближайшие дни студентам — представителям комитета, которые появятся у вас, отобранные книги и брошюры, с тем чтобы 10 мая они были бы публично сожжены...»
Машины с книгами, предназначенными для сожжения, двинулись вперед. Сопровождавшее их факельное шествие с пением тянулось по направлению к Бранденбургским воротам, а потом вдоль лип к площади Оперы. Перед костром студенты образовали цепь и передавали эту макулатуру из рук в руки. При ликовании толпы в 11.30 первые из двух тысяч книг были брошены в огонь — символический акт состоялся.
– Сожжением лучших произведений мировой литературы не стоит хвастаться, доктор Геббельс, - осудил немецкого министра его великий соотечественник.
– Вы пробудили к ним дополнительный интерес у сотен миллионов людей, а сами ничего не получили, кроме краткосрочного шока от скандальной акции. И чем еще Вы гордитесь?
– «Концентрированной кампанией» по посмертному возвеличению Хорста Весселя, приобщению его к лику святых мучеников. Миф этот я создал в 1930 году, но он оказал влияние на всю пропаганду в «третьем рейхе».
Хорст — недоучившийся студент, человек дна. С семьей он порвал, ибо его порядочные родители не могли примириться с образом жизни сына. Отец его был пастором. Вессель в 1926 году вступил в нашу партию. 14 января 1930 года Хорста убили в квартире его сожительницы, проститутки Эрны Енике. Любовник претендовал на заработки шлюшки, что не желал признавать другой сутенер. Между ними произошла поножовщина, убийца Весселя отделался на суде семью годами тюремного заключения. Словом, уголовщина! Единственный мой козырь заключался в том, что среди вещей жертвы преступления был найден вставленный в пишущую машинку лист с несколькими строфами. Сперва я читал стихи Весселя на всех собраниях и митингах, посвященных его «кончине от рук врагов». Потом их стали петь на мотив старой матросской песни. Наконец «Песня Хорста Весселя» моими стараниями превратилась в партийный гимн. После официального гимна «Германия, Германия превыше всего...» обычно пели этот опус «мученика за идею», «Великого героя» и «Великого поэта».
Естественно, Хорст удостоился пышных похорон, и легенда о безвинно убиенном «идеалисте» пошла гулять по Германии.
Надо признаться, что желание иметь своего «мученика» давно у меня зрело. Попытку создать такового я сделал еще в 1928 году после митинга, на котором
После первого «мученика» дело у меня пошло. В январе 1932 года появился новый кумир — на сей раз подросток, мальчик из «гитлерюгенда» Герберт Норкус. Тут я особо обыграл то обстоятельство, что «коммунисты» и «плутократы» загубили невинного ребенка! Герберта сменил другой подросток — Вагниц, убитый в поножовщине, которую мы затеяли. Я возил юного бандита в гробу три часа по берлинским предместьям, а потом заставил своих штурмовиков до темноты дефилировать перед открытой могилой.
Вообще накануне прихода к власти похороны и создание посмертных мифов стали одним из моих главных пропагандистских приемов. Слабо Вы раскрутили случайную гибель тех троих ребят во время ликвидации путча ГКЧП, герр Ельцин!
– Не все ж такие некрофилы, как ты!
– огрызнулся Борис Николаевич.
Геббельс обиделся:
– Ну, я не только над мертвыми измывался! Как не отметить мою безупречную по замыслу и исполнению диффамацию кинокартины, снятой по знаменитому роману Ремарка «На Западном фронте без перемен»! Произошло это 5 декабря 1930 года. В первый же раз, как фильм пошел на открытом экране (на просмотр люди приходили по приглашениям) в одном из крупнейших кинотеатров Берлина, мои парни начали бросать «бомбы» из нечистот и пускать белых мышей. Сеанс пришлось прекратить. Все было проще простого: я заранее скупил большое число билетов на фильм и, соответственно «вооружив» своих ребят, рассадил их по всему залу.
В последующие пять вечеров я окружил кинотеатр штурмовиками — их были десятки тысяч. 11 декабря 1930 года картину запретили во всей Германии из-за того, что она «наносит ущерб репутации страны». И якобы требование сие шло «снизу», «от народа».
Позже ведущая кинокомпания Германии УФА пыталась сделать купюры в этой американской ленте, чтобы хоть в урезанном виде познакомить с ней широкую публику. Но мы каждый раз вмешивались, и УФА, а с ней и вся так называемая прогрессивная общественность подчинились моему диктату. Особенно обидно то, что Ремарк, этот страстный пацифист, был не евреем, а «чистым арийцем», очень похожим на «классического германца».
В октябре 1932 года я просто подделал билеты на предвыборный митинг, где должен был выступать вместе с депутатами партии «немецких националов». Когда законные обладатели билетов на этот митинг явились, выяснилось, что их места в зале заняты! И эта моя выдумка тоже оказалась успешной!
– Вы все время себя хвалите и приводите примеры. Но ни анализа, ни выводов из Вашего доклада я не слышал!
– опять вмешался Ницше.
– Основной вывод заключается в следующем. Никакой спонтанности, никаких неожиданностей! Никакой импровизации! Все митинги, сборища, манифестации, погромы, «взрывы чувств», все кампании должны быть заранее подготовлены, продуманы, инсценированы. Каждый штурмовик, каждый боевик должен стоять на своем точно указанном месте и в точно указанное время выкрикивать заученные лозунги. Если надо кого-то поколотить, припугнуть, а то и пырнуть ножом, то и тут все должно проходить по расписанию. Вскакивать с мест, кричать «Хайль» и устраивать овации следует по знаку, данному вышестоящим.