Ельцын в Аду
Шрифт:
Бывший генеральный секретарь ЦК компартии Венгрии Матьяш Ракоши:
«Каждый обслуживал себя сам, в том числе и Сталин, который с любопытством приподнимал крышки блюд и обращал мое внимание на то или иное кушанье.
... Обстановка на таких ужинах была непринужденной, рассказывались анекдоты, нередко даже сальные, под громкий смех присутствующих...
Когда после трех часов утра Сталин вышел из комнаты, я заметил членам Политбюро:
– Сталину уже семьдесят три года, не вредят ли ему подобные ужины, затягивающиеся до поздней ночи?
Товарищи успокоили меня, говоря, что Сталин
В отсутствие иностранных гостей застолья заканчивались чем-то непотребным. Перепившиеся члены Политбюро швыряли спелые помидоры в потолок и хохотали как сумасшедшие.
Первый секретарь ЦК компартии Белоруссии Пантелеймон Кондратьевич Пономаренко, любимец Вождя:
– «По ходу застолья отошел что-то положить в тарелку, вернулся и чувствую, что сел в нечто мягкое и скользкое. Обомлел, не шевелюсь. Все уже курят на террасе, а я остался за столом один.
Меня позвал Сталин. Я робко объяснил:
– Я во что-то сел.
Сталин взял меня за локоть и поднял. Позвал Берию:
– Лаврентий, иди сюда. Когда ты кончишь свои дурацкие шутки? Зачем подложил Пономаренко торт?
Судя по тому, что Сталин продолжал приглашать Берию к себе на дачу, эти шутки Вождя развлекали».
Его поддержал Хрущев:
– «Просто невероятно, что Сталин выделывал. Он в людей бросал помидоры, например, во время войны, когда мы сидели в бомбоубежище. Я лично видел это. Когда мы приезжали к нему по военным делам, то после нашего доклада он обязательно приглашал к себе в убежище. Начинался обед, который заканчивался швырянием фруктов и овощей, иногда в потолок и стены, то руками, то ложками и вилками. Меня это возмушало: «Как это вождь страны и умный человек может напиваться до такого состояния и позволять себе такое?» Командующие фронтами, нынешние маршалы Советского Союза, так почти все прошли сквозь такое испытание, видели это постыдное зрелище».
– Во, панимаш, житуха была!
– пришел в восторг экс-гарант.
– Вмазывали, сколько влезет, и никто над тобой не гундел: «Надо пить в меру!» Хоть Сталин и злодей, а на попойки я бы к нему с удовольствием ходил! Меня бухать заставлять не пришлось бы!
– Нашел чему завидовать, придурок!
– осуждающе произнес Булганин.
– «Едешь к Сталину в гости, там тебя поят, кормят, а потом и не знаешь, куда ты поедешь: сам ли домой или тебя отвезут куда-нибудь и посадят». Даже хмель был не в радость!
Анастас Микоян:
«В 1948 году я приехал к Сталину, который отдыхал на юге, вместе с Молотовым. За обеденный стол вместе с нами сел и всевластный помощник Сталина Александр Николаевич Поскребышев, который и к секретарям ЦК запросто обращался на «ты». Вдруг Поскребышев встал и сказал:
– «Товарищ Сталин, пока Вы отдыхаете здесь на юге, Молотов и Микоян в Москве подготовили заговор против Вас».
Я схватил стул и бросился на Поскребышева со словами:
– «Ах ты, мерзавец».
Сталин остановил меня:
– «Зачем так кричишь, ты же у меня в гостях?»
Я стал горячо говорить:
– «Это же невозможно слушать, такого не было и не могло быть!»
Сталин ответил совершенно спокойно:
–
Молотов сидел белый как бумага. Но молчал, не сказал ни слова.
Поскребышев, ясное дело, говорил не по собственной инициативе. Это была психологическая проверка».
– Ты не п-пытайся с товарищем Сталиным равняться, гнида!
– окрысился Молотов на экс-президента России за его высказывание.
– «Сталин много не пил, а других в-втягивал здорово. Видимо, считал нужным проверить людей, чтоб н-немножко свободней говорили. А сам он любил выпить, но умеренно. Редко напивался, но бывало. Бывало, б-бывало. Выпивши, был веселый, обязательно з-заводил патефон. Ставил всякие штуки. Много п-пластинок было. Во-первых, русские н-народные песни очень любил, потом некоторые комические вещи ставил, грузинские песни...» А ты-то к-кирял «по-черному», особенно когда был первым секретарем обкома в Свердловской области.
Ельцина снова перекосило от стыда. В Свердловске он, действительно, гулял до умопомрачения. Директора местных заводов по свой гробовой день с ужасом вспоминали выездные заседания обкома, заканчивавшиеся грандиозными театрализованными пьянками. Если кто-то отказывался пить наравне с Первым, тот легко мог вылить за шиворот «отступнику» непочатый стакан.
... Разгулье, которое могло бы легко перейти в оргию (если бы души имели возможность впасть еще и в грех прелюбодеяния), внезапно оборвалось с появлением Карацупы:
– Товарищ Сталин! Товарищи члены Политбюро! Разрешите доложить: на государственной границе Второго СССР появилась подозрительная темная во всех смыслах личность, которая называет себя Сатаной и требует оповестить всех советских людей о его приходе, чтобы они ему поклонились! Мерзкая, скажу я вам, рожа!
– Какой там Сатана! Очередной проходимец!
– ощетинился усами Сталин.
– Он в доказательство своего могущества обернулся Змеем Горынычем!
– Ага, понятно! Это буржуазная гидра контрреволюции сует свое поганое хайло на священную территорию нашего коммунистического отечества! Гнать в шею!
– Дак у него аж три головы!
– Значит, гнать в три шеи!
Пограничник исчез – и тут же вернулся:
– Он смеется и спрашивает, куда ему деваться из своих собственных владений?
– Пошли его к чертовой матери!
Полковник снова испарился – и опять возник в инфернальном воздухе:
– Он говорит, что нет у него никакой матери!
– Так, что же делать? Где Суслов, наш главный идеолог?
– В брежневской зоне, сюда идти не хочет!
– Скверно. Жданов, сможешь по-научному и одновременно по-коммунистически ответить империалистической гидре?
– Рад бы, товарищ Сталин, да я научного коммунизма не знаю...
Хрущев: «Жданов был веселым человеком. Тогда он у нас выпил и еще до этого выпил. Вышел на подмостки и растянул двухрядную гармонь. Он неплохо играл на гармони и на рояле. Мне это понравилось. Каганович же о нем отзывался презрительно: «Гармонист»... Каганович часто ехидно говорил:
– «Здесь и не требуется большого умения работать, надо иметь хорошо подвешенный язык, уметь хорошо рассказывать анекдоты, петь частушки, и можно жить на свете».