Элегия Михаила Таля. Любовь и шахматы
Шрифт:
Те ночи многое изменили, многое упростили, но кое-что и осложнили…
После тех ночей Миша перестал быть для меня прияте- лем. Возникло необъяснимое чувство принадлежности друг другу. У людей искренних такое чувство проявляется после первой физической близости. При этом у одних рождается комплекс зависимости, у других – комплекс превосходства, у третьих (к сожалению, не так часто) – ощущение взаимного равенства. Тогда “занятие любовью” (употребляю этот модный сегодня “технологический” термин умышленно, чтобы подчеркнуть его циничность и скрытое в нем безразличие) становится иным – естественной и необходимой потребностью для обоих. Я как-то сразу стала чузствовать Мишу “своим”.
Тогда ни мысли, ни даже намека на то, чтобы выйти за Мишу замуж, у меня не было. Просто я испытывала настоящий душевный комфорт, и все, что относилось к отношениям с Мишей, доставляло мне радость и удовольствие: и встречи, и иронично-церемониальные подношения цветов, и все, что могло следовать потом. Кроме цветов он мне в то время ничего не дарил. Но скупостью в течение всей последующей нашей с ним жизни Миша отмечен уж никак не был. Он был настолько тактичен и воспитан, что какие-либо более ценные материальные подношения могли, с его точки зрения, унизить женское достоинство и подчеркнуть зависимость от него. “Подставок” подобного рода Миша терпеть не мог. Ни в жизни, ни в шахматах. Прекрасно помню, что партии, выигранные им в результате зевка противника, не дсставляли ему удовольствия.
И вообще, мне кажется, что Таль, особенно в молодые годы, был убежден, что родился он для того, чтобы побеж- дать, побеждать красиво, но и безоговорочно. “От него по- летят пух и перья!” – часто повторял он мне, имея в виду предстоящего шахматного противника. Любую свою побе- ду он расценивал как закономерность: ну, а как же могло быть иначе? И меня он, видимо, расценивал как свою побе- ду, победу, которой он добился в честной корректной борь- бе, победу, о которой он мечтал и которая доставила ему огромную человеческую радость. И победа теперь должна принадлежать ему, потому что он единственный знает вкус этой победы, потому что он – Таль, потому что иначе быть не могло.
«…Таля полюбили за его исключительно остроумную, жи- вую, веселую манеру игры, за его преданность шахматной красоте, за неустанный поиск самобытных ходов, за ошеломляющие жертвы, за импровизацию, за риск…
…Являясь продолжателем традиций Морфи-Чигорина-Яновского-Шпильмана, он дополнил их шахматное мировоззрение важной и грозной деталью – кристально ясным пониманием неизбежности шахматного хаоса и практической невозможностью для живого индивидуума хотя бы вчерне рассчитать последствия грядущих событий.
Такое понимание хода борьбы позволяет Талю, с басно-
словной скоростью рассчитывая варианты, сознавать, что задача эта непосильная. И он… попросту старается объять максимум обозримого в минимум отпущенного кодексом времени! А вот его партнер, которого коварно втянули в водоворот осложнений, пытается просчитать все до конца. Естественно, из этого ничего не выходит. Тогда противник начинает нервничать и вследствие возникшей в его мозгу паники избирает внешне более легкий вариант, в результате же, сам того не замечая, подводит свою позицию к пропасти. Особенно много побед одержал Таль в первые годы своих триумфов, но и сейчас эта сторона его творчества не только не изучена, но даже еще и не разгадана по-настоящему».
Д. БРОНШТЕЙН
Но я-то не считала себя побежденной. Я оставалась прежней Салли Ландау – тогда я ощущала себя
А Миша искренне считал, что если ему хочется, напри- мер, есть, то и я должна умирать от голода. Если ему просто хочется пошататься по Риге, то непременно такое желание должна испытывать и я. Если он дает сеанс детям в шахматном клубе, то мне обязательно должно быть интересно присутствовать на этом сеансе. Такое невольное, но постоянное давление стало вызывать во мне чувство протеста…
– Ты пойми, пожалуйста, я не куколка! – сказала я ему однажды, не сдержавшись.
Миша удивленно взглянул на меня и ответил с обезору- живающей талевской улыбкой:
– Я знаю, что ты не куколка. Ты просто моя Салли…
И стала накатываться, то возникая, то исчезая, тень – мы стали ссориться. Как-то он приехал к моей ближайшей по- друге Инне Мандельштам и заявил ей, что я слишком много времени провожу у нее.
– Миша! – сказала я. – Я самостоятельный человек и провожу время с теми людьми, с какими пожелаю. И ты, со- гласись, не имеешь права устраивать скандал Инне!
– Не имею, – ответил Таль. – Я извинюсь перед ней. Но она отнимает у меня мою Салли…
Он извинился. Мир был восстановлен. Наша принадлежность друг другу оказалась сильнее принадлежности са- мим себе. Наверное, это и есть те самые сладкие муки, которые отличают любовь…
Но по гороскопу мы оба – стопроцентные “скорпионы”, и нетрудно себе представить, что это за наказание!.. Мы сно- ва поссорились – на этот раз по поводу того, что отказалась остаться с ним, а захотела выспаться одна, у себя в квартире, вернее, в квартире у Аманды Михайловны – моей хозяйки. Я была очень уставшей и хотела выспаться перед завтрашним утренним спектаклем… Во время вспышки той ужасной ссоры лицо его вдруг исказилось – стало не его, каким-то чужим и пугающим, будто в Мишу вселился демон. Он ударил меня и убежал… Когда мы спустя некоторое время, конечно же, опять помирились, он не смог логично объяснить свой поступок, из-за которого готов был провалиться сквозь землю. Он говорил, что в тот момент вдруг перестал владеть собой, что был абсолютно парализован и ударил меня помимо своей воли. И потом он сказал: “Если когда-нибудь я снова впаду в такое состояние, обними меня и поцелуй. Потому что я в твоей власти больше, чем в чьей-либо…”
Позднее в этом смысле я стала полной его заложницей. Но тема замужества еще не начала звучать в нашем дуэте. Во всяком случае, я мыслей таких по-прежнему не держала, Миша на эту тему со мной тоже не говорил.
Раза три мы расставались на более длительное время, до- вольно серьезно. Я в этом была уверена. Как-то в ресторане в компании друзей мы занялись “выяснением отношений”, в результате Миша злоупотребил коньяком до такой степе- ни, что наши знакомые с трудом уговорили водителя отвезти его домой. Это произвело на меня жуткое впечатление. Я никогда раньше не видела Мишу в таком состоянии. Мне опять показалось, что передо мной был не Миша, что опять в него вселился кто-то чужой. Через полтора месяца мы встретились, но никто из нас не сделал попытку вспомнить подробности происшедшего эпизода… Вообще, надо сказать, Таль и алкоголь – любимый конек не очень далеких, но беспредельно “раскованных” журналистов и некоторых из компании так называемых друзей Миши… Это – особый разговор.