Электрическая машина
Шрифт:
Получив свою сберегательную книжку, Петя почувствовал, как мороз прошел по его лицу. Лицо замерзло. Петя шаркнул ногой, с достоинством поклонился Константину Трофимовичу и, не торопясь, пошел на место, держа перед собою в обеих руках сберегательную книжку, от которой пахло папиросами.
Его движения были скованы скромной гордостью. Лицо стало очень серьезным. Оно побледнело. Глаза сделались еще уже и темней. В то же время сердце страшно колотилось, и внутренний голос, высокий и страстный, полный нечеловеческого блаженства, пел: "Теперь я вкладчик! О, теперь я вкладчик!"
Петя
Едва прозвенел звонок и Константин Трофимович вышел из класса, как всех вкладчиков окружили товарищи, требуя показать сберегательные книжки.
Навалились товарищи и на Петю. Петя никому сберегательную книжку в руки, конечно, не дал, а показывал издали и осторожно перелистывал ее сам, собственными руками, и сам читал вслух то, что в ней было написано.
Великолепной писарской прописью, ясно и красиво, с нажимами и росчерками была выведена Петина фамилия, имя и отчество, а также была проставлена сумма вклада - три рубля.
Петя рассматривал сначала сам, а затем давал издали посмотреть товарищам бледно-сиреневую обложку сберегательной книжки с маленьким, четко отпечатанным двуглавым орлом. Он показывал кудрявые подписи, печати и лиловые оттиски различных штемпелей, испещрявших первую страницу. Остальные страницы были пока пустые, и Петя показывал на свет их водяные знаки, их паркетный узор, девственно чистый, полупрозрачный, как замерзшее стекло.
А внутренний голос тем временем все пел: "Я вкладчик! Я вкладчик!"
Потом Петя пошел гулять в коридор.
Он не рискнул оставить сберегательную книжку в классе. Он взял ее с собой. Она не помещалась в боковом кармане, а сгибать ее не хотелось. Петя держал ее в обеих руках, бережно прижимая к груди.
В коридоре Петя снова показывал сберегательную книжку мальчикам из других классов и давал объяснения.
Перемена продолжалась всего десять минут. Но уже через шесть минут Петиной сберегательной книжкой перестали интересоваться.
Петя остался наедине со своим восторгом, который не только не уменьшался, но, наоборот, с каждой минутой все рос, рос, расширялся, распирал и требовал от Пети немедленных действий. А каких - Петя и сам не знал.
Впереди еще предстояло четыре громадных урока и три перемены, из которых третья, большая, продолжится тридцать минут.
Нет, такое длительное бездействие выдержать было невозможно. Бездействие сводило с ума. Зря пропадал целый день.
Будучи вкладчиком, имея сберегательную книжку, обладая капиталом в три рубля, который можно получить немедленно по первому же требованию, и оставаться еще четыре часа в гимназии... Нет, это было бы слишком глупо. Нужно как можно скорее идти домой показать сберегательную книжку родным и знакомым, тете, кухарке Дуне, дворнику. Необходимо поскорее сходить к Нюсе Когану, пусть и он посмотрит.
А там будет видно.
Теперь все стало ясно. Оставаться
Раздался звонок. Перемена кончилась. Тогда, вместо того чтобы возвратиться в класс, Петя пошел по опустевшему коридору, спустился по парадной мраморной лестнице этажом ниже, остановился возле двери в учительскую и прислонился к косяку. Вид его выражал крайнее недомогание.
Первым из учительской вышел инспектор. Это был новый инспектор, еще далеко не старый человек, красавец, с острой бородкой и седыми висками. На нем был не сюртук, но форменная щегольская тужурка из толстого черного диагоналевого сукна с серебряными звездочками статского советника на синих бархатных петлицах. Эти серебряные звездочки были похожи на сильно увеличенные снежинки. Его мягкие шевровые сапоги на резинках приятно скрипели, и от него приятно пахло свежим одеколоном и брокаровским мылом.
– Ты что здесь околачиваешься? - заметив Петю, сказал новый инспектор звучным, красивым голосом, привыкшим к диктанту.
– Я заболел, - жалобно сказал Петя.
– Какого класса?
– Четвертого. Бачей Петр. Я заболел. Можно мне пойти домой?
– Что у тебя болит?
Петя хотел сказать "живот", но сейчас же сообразил, что это было бы просто глупо. Наивная брехня, достойная приготовишки. Петя знал, что в городе эпидемия дифтерита. Он решил ударить наверняка. Он с искусно сделанным трудом проглотил слюну и сказал:
– Горло. Трудно глотать.
Новый инспектор потрогал Петину голову.
– Жара нет, - сказал новый инспектор.
– Нет, есть, - сказал Петя. - Я ел снег.
– Ты ел снег?
– Я ел сегодня снег, - сказал Петя, - и теперь мне очень больно глотать. Вот видите.
Петя опять с трудом проглотил слюну и сделал страдальческое лицо. Теперь ему самому показалось, что глотать действительно больно.
– Зачем же ты ел снег? - сказал новый инспектор с отчаянием. - Кто тебя научил есть снег?
– Я не знаю, - с глупой и печальной улыбкой сказал Петя. - Мне хотелось пить, и я сегодня ел снег.
Петя ничуть не врал. Он действительно сегодня ел снег. Но он ел его не только сегодня. Он ел снег и вчера и позавчера. Каждую зиму он ежедневно ел снег и каждую весну сосал сосульки, имевшие восхитительный привкус ржавого железа. Это было безумно приятно. Это делали все мальчики, и от этого никто никогда не болел.
Однако новый инспектор был удручен.
– Оказывается, в этой гимназии учащиеся едят снег! - повторил он несколько раз подряд, пожимая плечами и вкладывая в эти слова некий особый, полемический смысл.
– Можно мне пойти домой? - сказал Петя.
– Ступай к доктору, - сказал новый инспектор. - Сейчас же ступай к доктору. Боже мой, в этой гимназии учащиеся едят снег! Я напишу твоим родителям, что ты ел снег. Я напишу об этом в канцелярию попечителя учебного округа.
– Я больше не буду, - сказал Петя.
– Ступай к доктору, - сказал новый инспектор. - Оказывается, они здесь все едят снег. Ну-ну!
Пока Петя таким образом беседовал с новым инспектором, мимо них из учительской прошло на урок несколько преподавателей.