Электрическая машина
Шрифт:
– Слышь, Петька, - не совсем уверенно сказал Гаврик, - часом, ты не брешешь?
– Собака брешет.
– А какая она?
– Кто?
– Эта электрическая машина. Большая?
– Не особенно.
– Как что? Как половина конки будет?
– Меньше.
– Ну, тогда как стол будет?
– Меньше.
– Как ящик из-под апельсинов будет?
– Как ящик будет. Приблизительно вот такая.
Петя добросовестно показал руками размер электрической машины, - в длину, в ширину
– А ты ее видел?
– Спрашиваешь!
– Где же ты ее видел?
– У нас в гимназии.
– Какая ж она?
– Обыкновенная. Ничего особенного. Стеклянный круг и две палочки вроде ручек скакалки с медными шариками. Называются электроды. Очень просто.
– А что делает?
– Электричество.
– Ну!
– Представь себе.
– Как же она его делает?
– Ее крутят, а электрическая искра проскакивает между электродами. Понятно?
– Что же тут непонятного? Понятно. А зачем? Для фокуса?
– Для опыта, - наставительно сказал Петя. - А еще можно вместо искры, чтобы электрическая лампочка горела. Вот такая малюсенькая лампочка.
– И горит?
– Горит.
– Как же она горит?
– Так и горит. Машину крутят, а она горит.
Гаврик засмеялся.
– Брешешь!
– Собака брешет.
– И ты купишь себе такую машину?
– Непременно.
– А гроши?
– Здравствуйте! Я ему сто, а он мне двести. А сберегательная книжка?
– Не дадут.
– Дадут.
– А вот не дадут!
– А вот дадут!
И опять начались препирательства. Они, вероятно, так бы никогда и не кончились, если бы вдруг приятели не увидели, что стоят перед большим серым зданием, на котором мелкими золотыми буковками выложено: "Государственное казначейство". "Государственное" - на левом крыле дома, "казначейство" - на правом, а посредине - золотой двуглавый орел.
Оказывается, незаметно для себя Петя и Гаврик пересекли почти весь город.
Так вот он, этот таинственный казенный дом, это могущественное государственное учреждение, где в сводчатых подвалах стоят зеленые кованые сундуки, набитые золотом и ассигнациями, среди которых ходит с пылающим сургучом в руках костлявый старик в зеленом мундире, покрытом орденами и медалями, - сам государственный казначей, хранитель государственных сокровищ.
Приятели нерешительно переглянулись.
– Ну? - сказал Гаррик, легонько трогая Петю локтем.
– Что "ну"?
– Пойдешь?
– Конечно.
– А не сдрейфишь?
– Здравствуйте!
– Чего же ты не идешь?
– Сейчас пойду.
– Брось! Лучше заскочим на тульчу, подберем Моте ботиночки. А сюда когда-нибудь другим разом соберемся.
– Нет, сейчас.
Сказать по правде,
– Пошли, - сказал он решительно.
– А может, не стоит?
– Ага! Дрейфишь?
– Кто?
– Ты.
– Я?
Гаврик презрительно покосился на Петю. Не говоря ни слова, Гаврик обеими руками взялся за чудовищную ручку дубовой двери государственного казначейства, громадной, как ворота, и потянул ее изо всех сил. Дверь поддалась с большим трудом. Послышался тугой вздох какого-то поршня.
Подбадривая друг друга пинками, мальчики пролезли в щель, и дверь за ними бесшумно захлопнулась.
Они очутились в очень большом, грязном, плохо освещенном вестибюле. Резкий запах мокрого шинельного сукна и керосина слышался в синеватом воздухе. Монотонный гул присутственного места реял вверху.
Швейцар в мундире с зеленым воротником сидел на стуле под вешалкой и пил чай вприкуску.
– Здравствуйте, - сказал Петя швейцару. - Простите за беспокойство, но дело в том, что я вкладчик. Это - мой товарищ. Мы пришли вместе. Он не вкладчик, но я вкладчик. У меня есть книжка Государственной сберегательной кассы. Вот моя книжка. Посмотрите.
Петя вынул из ранца и показал швейцару сберегательную книжку.
– Я бы хотел, если можно, получить свой вклад. Это, кажется, где-то здесь. Не можете ли вы мне сказать, куда надо обратиться?
Швейцар не удостоил Петю ни одним взглядом. Он как раз в то время держал перед собой на трех пальцах блюдце и усердно дул, отчего на поверхности жидкого чая образовалась ямка.
Швейцар молча показал большим пальцем через плечо назад, вверх.
Чувствуя себя совсем маленькими, Петя и Гаврик поднялись по узорчатой чугунной лестнице с заслякоченными ступенями и вытертыми перилами.
Они очутились в громадном низком зале, в глубине которого висели два портрета - царя в голубой ленте и царицы в жемчужном кокошнике.
Во всю свою длину зал был разделен деревянным барьером с точеными балясинами. По одну сторону барьера за конторскими столами сидели чиновники, по другую - находилась публика.
Публики было очень много. Она состояла главным образом из стариков и старух, получающих пенсию.
Высокомерные старухи в салопах, ротондах и мантильях, в маленьких шляпках и капорах с лентами сидели на потертых еловых скамейках с решетчатыми спинками. Они сжимали в костлявых руках муаровые ридикюли, обшитые блестками. Они то и дело брезгливо отодвигались от соседей, причем их поджатые сборчатые губы выражали высшую степень отвращения.