Элемент движения
Шрифт:
Брюс встрепенулся.
— Я могу помочь.
— Нет, — Никет качнул головой, поставив рядом с чашками корзину с хлебом и печеньем. — В моем архиве особый порядок, только я и разберусь. Не страшись, там не так много бумаг, чтобы одному не справиться. Книги земляков уничтожали с тщанием…
Заварец у Никета был отменным. Терпкий, с легкой горчинкой. Или Брюс просто соскучился по горячей пище? Чтобы вот так, из нормальных чашек, без привкуса дыма от костра, без плавающих насекомых… И запах приятный! Мята и еще что-то знакомое…
Никет тоже
Что?!!
…Никет, обрывающий лепестки с сухих соцветий, висящих над плитой. А еще знакомый аромат… Так пахнет жечка! Даже в небольших дозах вызывает почти мгновенный паралич. Хоть и временный, но…
— Извини, парень. — Никет наконец поднял взгляд на Брюса. Лицо травника ожесточилось, морщины затвердели, кожа обтянула заострившиеся скулы. Костистый нос блестел, как клюв. — Мне в этом городе жить, и не хочется ссориться с соседями. Им нужен виноватый. А я уже был им однажды… Неприятно. — Глаза Никета остекленели, но губы шевелились, выплевывая яд, облеченный в слова: — Мага и впрямь трудно победить… Но можно перехитрить… Я ведь предупреждал Гербора, что они злятся. Они мне говорили, чтоб не смели мы тревожить спящее под городом чудовище. Грозили… А он только смеялся… Самодовольный и самовлюбленный… Он бы, может, и выкрутился, а я? Да и как он смел беспокоить то, что сильнее его тысячекрат? Он бы всех тут убил! — Впервые со времени их знакомства Никет повысил голос.
Брюс пытался встать со стула, не слушая. Но слова кислотой травили душу, проникая даже через накатывающую сонную одурь.
— …они сказали, что позволят мне уйти, если я выдам им Гербора… Я знал, что поступаю правильно! Он не смел губить этих людей! Лучше один, чем они все… Я дал ему чаю… Как тебе. С травами я давно дружен, я говорил?.. Он пытался бороться, но…
Никет с искренним, кажется, сожалением наблюдал за конвульсиями жертвы. Брюс целился на входную дверь, но она плясала, мечась из стороны в сторону.
— …Они пришли и забрали его. Убили и похоронили. Сказали, под фонтанцем. А меня обманули, не позволив уйти… Я их понимаю, я бы побежал за помощью… Наверное… С тех пор я живу в городе. Только пришлось все фонтаны забить землей. Мне все слышался голос Гербора, когда ветер гулял по трубкам. Он разговаривал со мной… Сказал, что не отдаст мне душу… А люди без души живут вечно! — Никет хрипло, каркающее рассмеялся.
Брюс шарахнулся. Вроде, не так много и выпил. Но этого хватило.
Сухо брякнула, переворачиваясь в очередной раз, колба песочных часов. Равнодушный механический тритон пялил деревянные глаза. В них горели, отражаясь, искры.
Комната закружилась, из окостеневших Брюсовых пальцев выпала наконец и покатилась по столу чашка из черного фарфора, поблескивая золотым узором. Птица-Травник клонилась к Брюсу,
Успела?
Поначалу темнота казалась насыщенной, густой и деготно-горькой. И звуки вязли в ней, застывали, как в черном стекле…
«…ы!..»
«…ста…»
«…умирай…»
Ну вот еще. Умереть он всегда успеет… Брюс с усилием моргнул. Слипшиеся от мокрой пыли ресницы поддались с трудом. Зато стало понятно, что темнота вовсе не такая уж и непроницаемая. Плоть ее сверху вниз прошита тонкими нитями света.
— …шевелись! — вдруг бесцеремонно велели из мрака.
Легко сказать! Особенно если голова раскалывается от боли, конечности, словно отмороженные, а позвоночник норовит скрючиться дугой. Тело, будто одолженное, на три размера больше, и каждое движение запаздывает на три такта…
Как раз это Брюса и спасло.
— Не шевелись! — на этот раз более внятно донеслось из тьмы.
Да Брюс и сам замер, в ужасе уставившись в пропасть, оказавшуюся прямо у него под боком. Будь он чуть проворнее — так бы и сверзился.
Пропасть разочарованно дышала в лицо влагой, пахнущей камнями. Далеко-далеко внизу гортанно бурлила невидимая вода.
Переждав судорожную конвульсию в пересохшей глотке, Брюс отполз от края обрыва и тут же услышал требовательное:
— Да сиди же ты на месте!
«Раскомандовалась… Нигде нет спасения от этой нахальной девицы», — непоследовательно подумал Брюс, упуская из виду, что как раз именно стремление поспеть за этой девицей и привело его сюда… А куда?
Зрение постепенно восстанавливалось. Как и контроль над пока еще вялым телом. Во всяком случае Брюса перестало клонить сразу во все стороны. И можно было повертеть головой, не боясь, что она отвалится.
Так… Вот это да!
Каменный свод выгнул над головой черепашью округлую спину. Солнце, пробивающееся через невидимые отверстия, пронизывало сумрак золотыми строчками. По периметру свода, придерживая лапами ребра-балки, скалились мраморные чудища.
Чудищам приходилось несладко. Раньше махину потолка им помогали держать колонны-сталагмиты, что поднимались снизу, из влажной тьмы. Но сейчас больше половины подпорок не доставали до верха, торчали, словно сточенные клыки.
На плоском сломе одной из таких колонн — диаметром шага в три — Брюс и находился.
— Эй! Ты очнулся, что ли?
Поправка — не только Брюс тут находился. На соседнем столбе нахохленной птицей восседала Элия. Разговаривать можно, дотянуться — нельзя.
— И я тоже рад новой встрече.
Обложенный горечью язык пошевелился с трудом. Пересохшие губы попытались выстроить привычную артикуляцию. Ни единый звук, даже сипение, не вырвалось наружу.
Только этого еще не хватало…
— Брюс! — Элия перекатилась на четвереньки, пытаясь создать иллюзию сближения. Схватилась ладонями за край колонны, вытянула шею, рассматривая собеседника. — Ты что? Ты понимаешь меня?