Элемента.М

Лабрус Елена

Дэн предложил Изабелле присесть за стол на табуретку, сам тоже сел за стол. Арсений уже пристроился на кровать напротив него.

– Второй вопрос. Все в том же рассказе француза говориться про ангела, причем ярко выраженного мужского пола, насколько я помню. Где этот парень? Кто этот парень?

Арсений поерзал на краю кровати, сменив перекинутые одна на другую ноги. Ни Дэн, ни Изабелла его не перебивали.

– И третий момент. По счету, но не по важности. У тебя нет ни одного настоящего воспоминания самой Купцовой. Все что ты видел, слышал и знаешь принадлежит кому угодно, но не ей самой - Саре, Волошинской, Шейну. Что-нибудь о ней самой ты знаешь?

Дэн почесал затылок.

–

Только то, что она десять лет молчала и находилась в каком-то странном оцепенении и отрешенности от всего.

– Вот именно, - продолжал Арсений, - Ничего-то ты не знаешь, Джон Сноу!

Дэн задумался. Он не сильно разбирался в тонкостях сословий, хотя купеческую жизнь от помещичьей, может и отличил бы. А вот то, что он на самом деле до сих пор не знал кто такая Евдокия Николаевна Купцова, повергло его просто в шок.

– Так, не спать, не спать!
– потрепал глубоко задумавшегося товарища Арсений, - Пошли навестим твою Купцову. Фиг ли тут думать?

– Да, Дэн, ты ведь работал с ней после того как она очнулась?
– мягко спросила Изабелла.

– Я тогда принял Сарины воспоминания за ее настоящие, - он встал, открыл дверь и выглянул в коридор, убедиться, что никто не слышит его непонятно откуда взявшихся гостей.
– Ты с нами?

Он недоверчиво посмотрел на Изабеллу.

– Вообще-то это мои замечания. И уж, конечно, я не упущу возможность навестить чью-то память, - ответила она решительно.

В комнату "своей бабки" Дэн легко переместился по памяти. Она, сидя за столом, читала книжку, далеко отодвинув ее от себя на вытянутых руках, но без очков. Дэн не стал задерживаться, и они оказались в большой комнате бабкиной памяти больше похожей на маленький кинотеатр. Только вместо зрительских кресел стройными рядами стояли двери, каждый следующий ряд которых находился выше другого. Как в кинотеатре было темно, ярко светился только экран. Показывали Бунина. "Темные аллеи". Вернее сказать - показывали строчки книги и образы, которые они вызывали у старушки. Но Изабелла, внимательно глядя на надгробие на могиле Чехова и сопровождавший его текст тут же шепотом сообщила, что это "Чистый понедельник". Они с Арсением ей безоговорочно поверили и пошли искать открытые двери. Любые. Их интересовало все. А Изабелла заворожённо смотрела как по мощенным булыжником улицам в огромной толпе людей несли украшенный цветами гроб. Дэн мельком увидел дам в длинных платьях и больших круглых шляпах, и мужчин, несущих свои головные уборы в руках.

Двери не открывались. Ни одна. Арсений со своего ряда тоже вернулся ни с чем. И Дэн обреченно развел руками, когда вдруг где-то в самом верхнем углу вдруг забрезжил слабый свет. Они бегом бросились туда, Дэн просто схватил Изабеллу за руку. Объяснять было некогда. Из-под одной из совершенно одинаковых безликих дверей пробивались слабые блики. Арсений дернул за ручку и пройдя сквозь плотный туман они оказались на широкой булыжной мостовой заполненной людьми.

– О, Боже! Где это мы?
– Арсений едва успел прижаться к стене здания и заслонить собой Изабеллу.

Осмотреться, стоя с краю многолюдного потока людей, заполнивших улицу было трудно. И проталкиваться куда-то сквозь это людское море в их невидимом виде не стоило, а в видимом в их странных современных одеждах опасно. Поэтому они просто прижались к зданию и ждали, когда этот поток схлынет. Кто из проходящих мимо людей была их Купчиха и какой это год и что это за город пока понять было сложно. Но по развешенных повсюду вывескам - В.Усковъ и Ко. Аптекарскiе товары - было понятно, что это Россия и время дореволюционное

Наконец, толпа прошла и с ними поравнялась шестерка лошадей, одетая в белоснежные длинные попоны, везущая белый башенкой катафалк. Лошади были одеты

в белые одежды от самой морды и до самого крупа, вздрагивали затянутыми в белое ушами и только круглые вырезы для глаз и мерно покачивающиеся темные хвосты говорили об их истинной масти. Дэна так поразили эти наряженные лошади, что он даже не обратил внимание на то что это похоронная процессия.

– Я знаю кто это, - воспользовавшись тем, что рядом с ними сейчас никого не было, сказала Изабелла, - Это Чехов.

– Где?
– не понял Дэн.

– В катафалке, - уточнила Изабелла.

– Июль 1904 года, Москва, - сказал Арсений.

А Дэну Лулу в это время объясняла, чем отличается Карачаевская порода лошадей от Кабардинской и что на самом деле это одна и та же порода.

– Что-то прохладно как-то для июля, - сказал он, поежившись в своей больничной форме с короткими рукавами.

– Нам надо или идти рядом с лошадьми или валить отсюда, - сказал Арсений, глядя на многотысячную толпу, видневшуюся за каретами.

– А далеко они его везут?
– спросил Дэн.

 Его по-прежнему больше интересовали лошади. И Лулу сообщала ему особенности мастей. И он не без интереса узнал, что кроме основных: гнедой, рыжей, серой и вороной существуют еще чалая, мышастая, каурая и даже изабелловая.

– На Новодевичье кладбище, - сказала Изабелла, - Но сначала будет отпевание в церкви при монастыре, потом только похороны.

– Нет, надо валить, знаний о бабке нам это не прибавит, а торчать полдня в такой толчее даже ради Антона Павловича я бы не советовал. Я его, конечно, исключительно люблю и уважаю, но он умер 100 с лишним лет назад, я переживу, если пропущу эту давно прошедшую панихиду. Изабелла?
– спросил Арсений.

Изабелла кивнула:

– Я предпочла бы навестить его живым.

– А ты знаешь, что есть изабелловая порода лошадей? – спросил тихонько Изабеллу Дэн, когда, они вернулись в пустынный "кинотеатр" бабкиной памяти.
– Очень редкая масть. С розовой кожей, голубыми глазами и шерстью цвета топленого молока.

Изабелла только укоризненно покачала в ответ головой.

Можно сказать, им повезло. Совсем недалеко от этой двери, в том же ряду начала слабо светиться еще одна дверь. Дэн пытался понять, что их ждет, глядя на экран. Но там продолжали идти похороны. И только оказавшись на небольшой опушке рядом с густым и мрачным лесом, он понял, что это были уже совсем другие похороны. К счастью, снова было лето. К несчастью, их тут же облепил рой противно пищащих комаров. Скромная похоронная процессия была чуть дальше от того места, где они оказались. Не больше десяти человек, скорее всего из одной семьи, какие-то общие черты были заметны почти во всех их лицах. А может это странное сходство придавала им скорбь и скромные темные одежды. Там же, где оказались друзья, с другой стороны поляны на небольшой деревянной скамеечке сидела девушка. Трудно сказать сколько ей было лет. В платке, завязанном по-крестьянски под подбородком, простой рубахе с длинными рукавами и длинной же до пят темной юбке, она казалась старше своих лет.

 На могиле, возле которой она сидела стоял массивный деревянный крест с двускатной крышей, в верхней части его была вырезана иконка, а ниже надпись: Е. Н. Купцова, 18 XIII1895 – 29 IX 1912. Посчитать было нетрудно. Она умерла в возрасте 17 лет. Оградки не было. Свежих цветов или венков тоже. Земля на могильном холмике прополота от травы, имеющейся на этом еще совсем диком месте в избытке, и засыпана желтыми еловыми иголками, видимо насыпавшимися с истлевших еловых лап, которыми накрывали холмик. Единственным украшением был свежий букетик искусственного флердоранжа, который выглядел пугающе зловещим и неуместным, так как обычно им украшали головы невест на свадьбах.