Элементали
Шрифт:
– Что ж, – начала Ли, – мы все знаем, как давно Сэвиджи живут в Мобиле…
– С тех самых пор, как появился Мобил, – подхватила Большая Барбара. – Они были французами. Французы первые сюда пришли – после испанцев. Первоначально они звались Соваж. – Это маленькое отступление было сделано для Индии, которая закивала над своим альбомом.
– Так вот, примерно в то время – примерно двести пятьдесят лет назад – Мобилом управляли французы, и Сэвиджи уже тогда имели вес. Губернатором всей французской области был Сэвидж, и у него была дочь, не знаю ее имени,
Одесса покачала головой.
– Итак, эта дочь умерла при родах. Ребенок тоже умер, и их похоронили в семейном мавзолее. Не в этом, в котором мы сегодня хоронили Мэриэн, тот был до него, и его больше нет. В общем, на следующий год умер ее муж, и они снова открыли мавзолей.
Она сделала паузу.
– И вы знаете, что там нашли? – подсказала Одесса.
Никто не имел ни малейшего представления.
– Оказалось, что они похоронили эту девушку заживо, – сказала Ли. – Она очнулась в гробу, сдвинула крышку и кричала, и кричала, но никто не слышал, и она ссадила себе руки, пытаясь открыть дверь, но так и не смогла, а еще ей нечего было есть, так что она съела своего мертвого ребенка. А когда она ела ребенка, складывала его кости в углу и затем накрыла их его одеждой. А потом умерла от голода, вот что нашли, когда открыли мавзолей.
– Этого бы не случилось, если бы ее забальзамировали, – сказала Большая Барбара. – Часто люди чернеют за минуту на столе для бальзамирования, и это значит, что в них осталось немного жизни, но после того, как входит жидкость для бальзамирования, никто уже не просыпается. Кто бы ни был рядом, когда я умру, прошу, позаботьтесь о том, чтобы меня забальзамировали.
– Не думаю, что это конец истории, Барбара, – упрекнул ее Люкер за вмешательство.
– Ну, – сказала Большая Барбара в свою защиту, – история и так ужасающая, не знаю, что еще может случиться.
– Так вот, когда обнаружили мертвую женщину и кучку костей на полу мавзолея, все были так расстроены, что решили сделать все, чтобы в будущем такого не допустить. С тех пор на каждых похоронах глава семьи вонзает нож в сердце покойного, чтобы удостовериться, что тот точно умер. Они всегда проделывали это во время службы, чтобы все видели и больше не волновались, что мертвец очнется в мавзолее. Идея была не такая уж и плохая, если учесть, что в те времена, скорее всего, не знали о жидкости для бальзамирования.
Индия оторвалась от миллиметровки и внимательно слушала Ли. Однако ее карандаш увлеченно скользил по странице, и время от времени она смотрела вниз и как будто удивлялась картине, которая там вырисовывалась.
– С тех пор каждый, кто рождался в семье Сэвиджей, получал на крещение нож, и этот нож оставался с ним до конца жизни. После смерти этот нож вонзали в грудь, а затем клали ему в гроб.
– А потом это стало ритуалом, – сказал Люкер. – Я про то, что Дофин ведь не вонзил нож полностью, да? Он просто чуть-чуть ее надрезал.
– Правильно, – подтвердила Одесса, – но и это еще не все.
– Не могу поверить, что это не конец! – воскликнула Большая Барбара.
– Незадолго
– Они и в младенца нож воткнули? – спросила Индия. Ее карандаш выводил в блокноте штриховку, но хозяйка не обращала на него внимания.
– Да, – сказала Одесса.
– Да, – подтвердила Ли, – разумеется. Отец мальчика сначала воткнул нож в ребенка, а затем вытащил – должно быть, было ужасно даже осознавать, что это придется сделать. Церковь была полна, и отец вынул нож из маленького ребенка. Он плакал, но собрался, поднял кинжал высоко и опустил в грудь своей жены…
– И? – подтолкнул Люкер, когда она остановилась.
– И она с криком очнулась, – тихо сказала Ли. – Она очнулась от входящего в нее ножа. Кровь брызнула во все стороны, залила похоронные одежды, ребенка и мужа. Она схватила его за шею и притянула к себе в гроб, а затем гроб перевернулся, и все трое выкатились в проход. Она сжала руки у него на шее и так и умерла. Потом у них были настоящие похороны…
– А что случилось с мужем? – полюбопытствовала Индия.
– Женился второй раз, – сказала Ли. – Это был прапрадедушка Дофина, и именно он построил Бельдам.
Большая Барбара начала рыдать, не только под влиянием истории, но и из-за уходящего дня, выпитого скотча и растущего чувства потери. Люкер, заметивший это, в утешение разминал бедра матери ступнями ног.
– Так вот почему они теперь больше не втыкают нож до конца? – тихо спросил Люкер.
– Верно, – сказала Одесса.
– Они всего-навсего касаются груди острием – это символическая часть, – продолжила Ли. – Но мертвецу вкладывают нож в руки, и это уже не часть ритуала. Предполагается, что если кто-то очнется в гробу, то сможет убить себя ножом.
– А Мэриэн Сэвидж не забальзамировали? – спросил Люкер?
– Нет, – ответила Барбара, – Ботвелла не бальзамировали, и она сказала, что тоже не хочет.
– Что ж, – прагматично заметил Люкер, – если бы всех Сэвиджей просто бальзамировали, не пришлось бы беспокоиться о ноже.
– Ты теперь Сэвидж, – обратилась Индия к Ли. – А у тебя есть нож?
– Нет, – ответила Ли удивленно, потому что раньше об этом не думала. – У меня нет, я не знаю, что они сделают…
– Мэм, – сказала Одесса, – у вас есть нож.
Ли подняла голову.
– Правда? И где он, Одесса, я не знаю…
– Миз Сэвидж подарила его вам на свадьбу, но мистер Дофин не хотел, чтобы вы видели. Он спрятал его. Он знает, где искать, и я знаю, где искать. Могу показать вам, если хотите посмотреть.
Она направилась за ножом.
– Нет, – закричала Большая Барбара, – оставь это, Одесса.
Одесса села.
– Как-то жутко, – сказала Ли, чуть вздрогнув. – Я не знаю, я…
– Я не хочу, чтобы они это сделали с тобой, – сказала Большая Барбара.