Елена
Шрифт:
— Положение я спас, — сказал дежурному секретарю Савочкин, — но Курганскому это даром не пройдет. Такие поступки не остаются безнаказанными.
И на следующий день рядом с текстом поздравления сотрудников с Новым годом, вывесили приказ:
«За срыв важного задания заведующему отделом писем и рабселькоров Я. Ф. Курганскому объявить строгий выговор. Расход по командировке отнести за его счет». Под приказом стояла подпись заместителя редактора. Это был первый выговор Курганскому за всю его многолетнюю работу.
VII
Очерк Ивченко «Саша» на летучке заметили. Критик — заведующий
— Не будем перехваливать… Стиль еще не ровный, порою лирические, прочувствованные строки перемежаются с сухим, канцелярско-информационным текстом. А в целом неплохо, совсем неплохо показан внутренний мир героя, его интересы, мысли, мечты. Чувствуется, что автор гордится своим героем — рабочим-судостроителем, если хотите, смотрит на него влюбленными глазами. Правда, Леночка? А как же сам герой смотрит на автора? — не удержался секретарь от шутки, вызвавшей общее оживление.
— Наверно так же, — подал реплику Танчук.
Лена, сидевшая в углу большой комнаты, где проходила летучка, не откликнулась. Только глаза ее задорно глядели на секретаря.
Спустя несколько дней в редакции появился Саша.
— Привет ударнику комтруда! — весело воскликнул заведующий промышленным отделом Сакасян, сам в прошлом судосборщик. — Теперь вся область, прочитав очерк, тобой восторгается.
Сакасян подвинул гостю стул и протянул портсигар.
— Спасибо, не курю, Марат Аванесович.
— Правильно делаешь. Не надо курить, тем более чужие сигареты. Они вдвое вреднее, — подмигнул смуглый, курчавый Сакасян и с места в карьер перешел на серьезный тон.
— Слушай, друг, а почему должны писать только о тебе?
— Не понимаю, — смутился Саша.
— Сейчас поймешь: почему ты сам нам не пишешь? Ведь столько интересного на заводе. Ты что, слепой? Какие люди, а? Какие дела! Все послевоенные годы Красное знамя у завода.
Саша молча вынул из книги тетрадный листок и протянул заведующему промотделом.
— Слушай, так зачем же я тебя агитировал, пыл свой тратил? — усмехнулся Сакасян. — Хитер ты, брат! Но молодец. Утер нос старым проверенным кадрам. А почему под псевдонимом? Что за скромность? Пусть передового карабела знают и как нашего рабкора. Добро? Молчание знак согласия. — Сакасян умолк, начал читать заметку. Затем одобрительно кивнул: — Читай послезавтра в номере под своей фамилией, попытаюсь пробить на первую полосу. Теперь все: лиха беда начало. Лед тронулся — половодье неизбежно. Я говорю — можешь верить. Приходи почаще. Жду тебя всегда, разумеется, с интересной информацией. — Он проводил гостя до дверей.
И то ли Марат Аванесович «пробил» или интересная информация о начале строительства научно-исследовательского судна сама проложила себе дорогу, но на третий день Саша и его друзья в час обеденного перерыва читали и перечитывали набранную мелким шрифтом заметку.
— Надо отметить это выдающееся событие, — смешливо потирая руки, сказал бригадир Ваня Гусаренко. — На минеральную воду гонорара, думаю, хватит?
В своем синем берете с пуговкой, в больших роговых очках, невысокий, худощавый Александр стал часто появляться в отделах «Зари» с тетрадными листками. В коротких заметках Быховский
Саша уже несколько месяцев активно сотрудничал в газете. Но в общие тетрадки Быховский записывал не только информации для газеты — в основном перечисление фактов и фамилий. Здесь были и меткие характеристики друзей по работе, и короткие наброски их портретов, и случайно услышанные, запомнившиеся фразы, диалоги, шутки, пейзажные зарисовки.
Не стоит осуждать Сашу за то, что первые информационные заметки, принесенные в редакцию, были лишь поводом, чтобы увидеть Лену. В один из таких дней Быховский тихонько подошел к приоткрытой двери сельхозотдела и заглянул. В комнате находилась только Елена. Склонившись над бумагами, она сосредоточенно работала. Автоматическая ручка совершала странные, но, видимо, необходимые пируэты: то мчалась по бумаге, что-то вписывая, то беспощадно черкала, отсекая текст, то останавливалась, выжидая, пока у ее хозяйки появится более точное и емкое слово.
— A-а, Саша? — оглянулась, почувствовав на себе взгляд, Елена.
Она отложила авторучку, вынула из сумочки маленькую приколку. Затем приподняла упавшую на глаза прядку волос, словно взвешивая ее в руке, и закрепила приколкой. Саша с ласковой улыбкой наблюдал за этой нехитрой операцией, смотрел на золотую укрощенную прядку, родинку у левого глаза. Затем коснулся теплой ладонью прохладных пальцев Лены.
— Саша, я, наверно, очень смешная — растрепанная, да? — смущенно спросила девушка, не отнимая руку. — Зарапортовалась, смотрите. — И показала на груду бумаг, лежавших в папке. — Все это для газеты. Да не глядите на меня так пристально, сглазите, — весело добавила она.
Этот невысокий очкарик в смешном берете с пуговкой занимал ее мысли все больше. Его карие, почти всегда прищуренные глаза, ласково глядящие из-за стекол, мягкая улыбка, бледные щеки, в минуту смущения загоравшиеся ярким румянцем, вызывали симпатию. «Добрый и хороший, — думала Елена. — Как тепло говорили о нем товарищи: „золотые руки, золотое сердце, золотая голова“. Ну, пусть благородного металла по случаю занесения на областную Доску почета и выдано чересчур щедро, с походом, все же не зря так любят его в цехе».
Саша расстегнул пальто и вынул из бокового кармана пакетик.
— Подснежники? Мне? Спасибо, Саша. Только напрасно вы их в карман закупорили. Но ничего, в воде они быстро поправятся.
Лена налила в стакан воду из графина и расправила подснежники.
— Какая прелесть! Я очень люблю цветы.
— И я тоже.
— Но за что мне, Саша? Если как автору, пусть не нашумевшего, но все же и не раскритикованного на летучке в пух и прах очерка, то еще понятно, — лукаво улыбнувшись, сказала Елена.