Элейн
Шрифт:
– Да, мисс Элламдорф, - протянула в нос Элейн.
Чтобы закончить восемь классов, Элейн понадобилось девять с половиной лет. Когда она в первый раз пошла в школу, ей исполнилось семь лет, когда же она закончила ее, ей было шестнадцать.
На выпускной вечер она единственная пришла с накрашенными губами, не считая итальянки Терезы Торрини, которой уже исполнилось восемнадцать и которая была матерью незаконного ребенка от таксиста Хьюго Мунстера. Двенадцатилетняя Филлис Джексон произнесла на выпускном вечере прощальную речь. Милдред Хорганд, тоже двенадцатилетняя, сыграла на скрипке "Элегию" и "Когда в долину к вам другой придет певец". Тринадцатилетняя Линдсей Фойрштейн прочитала наизусть "Ганга
За сольными выступлениями последовала инсценировка под названием "Происхождение демократии", в которой приняли участие, все выпускницы.
Элейн Куни досталась в ней роль Статуи Свободы. Это была единственная роль без слов. От Элейн требовалось простоять с поднятой рукой минут пятьдесят, причем в этой руке она должна была держать тяжелый свинцовый, выкрашенный бронзой, факел, придуманный и сделанный старшим братом Марджори Британца, молодым врачом, которого звали Феликс. Элейн его не уронила ни разу. Она выдержала тяжесть свинца [99] и нечто более весомое - бремя ответственности. Она не показала виду, как ей тяжело. Она даже ни разу не почесала у свою золотоволосую головку, на которой легко и плотно сидела картонная корона. Она и не пошевелилась ни разу.
Дважды во время представления "Происхождения демократии" левая ножка Элейн, неправдоподобно маленькая для ее роста, сурово претерпела от неловкости Эстеллы Липшущ и Марджорй Британца, но Элейн не поморщилась ни в первый, ни во второй раз. Она только немножко побледнела.
После торжеств в школе Элейн отправилась с матерью, бабушкой и мистером Фридлендером ("управляющим") в ближайший кинотеатр посмотреть фильм, о котором ее мать мечтала целую неделю. Элейн безудержно радовалась празднику, а третьесортный мультик привел ее в экстаз. Она даже посинела, хохоча над Микки-Маусом, и в ее огромных глазах появились восторженные слезы. Миссис Гувер пришлось стукнуть ее по прелестной спинке и прекратить истерику, напомнив, что она сидит в кино и плакать совершенно не о чем. Весь сеанс мистер Фридлендер прижимался к ней коленкой, но Элейн и не подумала отодвинуться, не усмотрев в этом ничего необычного. В свои шестнадцать лет она уже достаточно физически развилась, чтобы ей нравились или не нравились мужские прикосновения в темноте, но она совершенно не умела совмещать секс и Микки-Мауса. Или Микки, или все остальное.
Закончив школу, Элейн провела лето, посещая вместе с матерью кинотеатр или слушая вечерами многосерийные спектакли по искажавшему звук радио, стоявшему в гостиной. У нее не было подружек ее возраста, а с мальчиками она еще не зналась. Они свистели ей вслед, писали милые или мерзкие записки, окликали: "Привет, красавица", - в коридорах, аптеках, на перекрестках, но она еще ни с кем не встречалась и даже ни с кем из них не была знакома. Если ее приглашали погулять или сходить в кино, она отказывалась и говорила, что мама не пустит. Однако это была неправда. Дома ей и в голову не приходило об этом заговорить. Не то чтобы Элейн не хотелось пойти с мальчиком, просто она боялась неизвестных и ненужных осложнений.
Элейн прожила июль и август после окончания школы в кино-радио мире, заселенном исключительно звездами газетного репортажа, блестящими молодыми редакторами, молодыми нейрохирургами, бесстрашными молодыми детективами,
В начале сентября, незадолго до начала занятий в старшей школе, произошло нечто непредвиденное. Один из билетеров соседнего кинотеатра, бледный стройный блондин, всегда носивший в кармане белую расческу и то и дело проводивший ею по волосам, пригласил Элейн съездить в воскресенье на море, и его приглашение было принято. Это произошло, когда мать Элейн, страдавшая насморками, отправилась перед сеансом в дамскую комнату закапать в нос капли. Элейн ждала ее при входе, разглядывая кадры из фильма, который должен был пойти на следующей неделе. Билетер по имени Тедди Шмидт заговорил с ней:
– Привет. Тебя зовут Элейн, правильно?
– Да! А откуда ты знаешь?
– Да я уж миллион раз слышал, как тебя зовет мать, - ответил Шмидт. Послушай. Я хотел спросить, ты что делаешь в воскресенье? Не хочешь прокатиться к морю? У Фрэнка Витрелли, он мой друг, есть "понтиак". Он, его девушка и я, мы вместе поедем в воскресенье на море. Поедешь? Хочешь поехать?
– Не знаю, - ответила недавняя выпускница начальной школы номер 332, с удовольствием оглядывая его волнистую женственную прическу.
– Будет весело. Тебе наверняка понравится. Фрэнк Витрелли - мой друг, он кого угодно рассмешит. Позагораешь, ну и вообще. Согласна?
– Я должна спросить у мамы, - ответила Элейн.
– Ладно!
– сказал Тедди Шмидт.
– В воскресенье в девять часов мы за тобой заедем. Где ты живешь? [101]
– Сэнсом, дом два, квартира пятьдесят два.
– Ладно! Жди внизу!
Справившаяся с насморком миссис Куни прервала их беседу. Белыми-белыми руками Тедди Шмидт разорвал надвое билеты, и Элейн проследовала за своей матерью в привычную темноту зала.
Когда на экране замелькали титры, Элейн шепнула:
– Мама.
– Что?
– не отрываясь от экрана, спросила миссис Куни.
– Можно мне в воскресенье поехать к морю?
– К какому морю?
– К морю. Меня пригласил билетер. Он едет, и я могу поехать с ним.
– Не знаю. Посмотрим.
На экране появился мужчина, и Элейн, мгновенно переключив на него внимание, сунула в рот палец. Прошло минут десять, прежде чем миссис Куни сказала:
– У тебя нет купального костюма.
– Что?
– переспросила Элейн, захваченная экранным действом.
– У тебя нет купального костюма.
– Я куплю.
Миссис Куни кивнула в темноте, и на некоторое время море было забыто, тем не менее происходящее на экране окрасилось новыми для матери и дочери Куни чувствами, которые пробуждала в них неожиданно начавшаяся любовная история.
На другой день, в субботу, когда Элейн с матерью возвращались домой из другого кинотеатра, миссис Куни дала дочери материнский совет: