Эльф из Преисподней. Том 3

Lt Colonel

Помимо лекторских привычек, за Карниваном сохранилось и фирменное высокомерие. Но он пребывал в оболочке существа, которому подчинялось целое измерение. В таких условиях самомнение неизбежно пробивает потолок — и, более того, делает это обоснованно.

— …в отличие от некоторых.

Я развёл руками.

— И очень напрасно. Так больше новых впечатлений.

От ледяного хохота задрожали червеобразные письмена. Предательское тело покрылось гусиной кожей.

— Ты имел в виду — старых, пережитых не раз? Не обманывай себя. Хотя ты привык этим заниматься.

В

среднем высшим демонам хватало двух тысяч лет, чтобы полностью пропитаться любыми удовольствиями и опасностями Эфирия и Мундоса. Из этого срока последние триста лет проводились за отчаянными попытками хоть как-то развлечь себя. Когда смертные фантазировали о вечной жизни, они не учитывали того, как быстро наступает пресыщение и начинается мука бесконечных повторений; страдание безмерно опытного и безмерно усталого существа, что в конечном итоге теряло мотивацию заниматься хоть чем-то. Исключением являлась потребность обладать вещами, но и она не была всесильной.

У богов были свои способы борьбы с меланхолией бессмертных, у нас — свои. Если бы не множественные глубокие перекраивания личности, которым я подверг себя, Ткачам не удалось бы воспользоваться мной. Через год, два, десятилетие — я бы вывел и структуру мироздания, и их план, и устремления Карнивана. С другой стороны, в таком случае я бы не дал себе труда даже сдвинуться с места призыва. С определённого момента разум убивает всякую потребность в действиях.

Быть может, текущий образ слабо подходил для ситуации, в которой я оказался. Но то, как я прошёл этот путь, окупало любую смертельную опасность.

— Так что там дальше с откровениями?

Ледяная статуя пошевелилась, и я инстинктивно ухватился за рукоять Воли Небес. Но Карниван всего лишь взглянул вверх — на светильник, скрывавший сокровище.

— После того как я узнал, что Эфирий и мы как его производные — часть схемы, которая поддерживает и расширяет Универсум, Ткачи подступили ко мне с предложением. Отказаться от амбиций первопроходца, оставить в покое барьер, окружавший Землю, и… присоединиться к ним. Мы ведь близкие по духу и противоположные по сути существа. Вероятно, они даже не лгали, и преображение возможно. И, скорее всего, если ты преуспеешь, они всеми силами постараются обратить тебя. Вернуться в Эфирий они тебе не позволят. Это грозит уничтожением всего, что они так тщательно строили.

Я ощутил, как будоражит демоническую сущность. Не от перспективы стать Ткачом, отнюдь. Этот вариант я с брезгливостью отмёл.

Но… Изнанка оставила на мне отпечаток. Ткачи манипулировали мной, вели по заготовленному маршруту. Разве не очевидно, что во мне ещё горел огонёк мести?

— Что нужно для того, чтобы открыть дорогу к Эфирию? — охрипшим голосом спросил я.

— Ни капли не удивлён, что в тебе пробудился энтузиазм. Когда-то давно я даже предполагал, что мы можем объединиться, чтобы вместе распахнуть запертую дверь. Со вторым высшим демоном исследования значительно ускорились бы. Но…

— Но?

— Я справился без тебя, — со смешком сообщил Карниван.

Лукавил. Старался выбить из

колеи ложной альтернативой. Он бы ни за что не стал сотрудничать со мной после того, что я сделал. Изолировав бунтарские порывы, чтобы их отголосок не достиг печати Изнанки, я повторил:

— Что нужно для открытия дороги?

— Первый этап — разрушение барьера. С этим я закончил. Второй — уничтожение разумных Земли и покорение Иешуа. Продвигается со скрипом. Третий и заключительный акт — использование накопленной энергии.

— Каким образом? Где и как ты её сохраняешь?

Как хорошо, что Тхуан не слышала этих вопросов.

В горле пересохло от отчётливости сцены: проклятый земной божок склоняется передо мной и кается за то, что посмел внедрить в меня паразита. И самое смешное, что осколок ангела не посмеет бастовать, пока я не выполню поставленной перед ним задачи. Иешуа отправил его убить владыку Коцита.

А после… после того как я завладею наследством Карнивана, никакой паразит не посмеет управлять мной.

Алые точки в глазницах лорда Бауса засияли ярче.

— Тебе не терпится предать нынешних хозяев? Как предал меня?

Абсурдное заявление.

— У меня нет и не было хозяев. Да и ты никогда не был важен для меня.

— Но ты называл себя моим другом.

Мы улыбнулись одновременно. То есть ледяная статуя, понятное дело, не имела для этого губ, но я уловил настроение.

— Никогда не считал тебя настолько глупым, чтобы думать, будто ты поверил мне.

— Подыгрывать тебе было одно удовольствие… Пока ты не полез к моей вещи.

Мы оба знали. Высший демон с лёгкостью простит покушение на свою жизнь от хорошего знакомого, но никогда не оставит безнаказанным воровство вещи. Я жалел лишь о том, что попался; Карниван… тоже о чём-то жалел.

Наверное.

И если бы не абсолют кружки, парившей над нашими головами, мы бы нашли общий язык. Перед лицом общего врага практически все распри сходят на нет.

Кроме тех, что касались вещей.

Отношение к вещам — единственный незыблемый столп нашей переменчивой природы. И за эту чудесную устойчивость там, где в иных вопросах царила относительность, стоило убивать, не считаясь ни с чем.

— Надеюсь, ты записывал свои исследования.

— Самое важное хранится в дворцовой библиотеке, однако у тебя не получится ни расшифровать данные, ни заполнить лакуны в них.

Забавно. То, что Карниван вёл записи, указывало на то, что на каком-то этапе он собирался прибегнуть к подмоге гончих (или даже задействовал их). Иных причин, кроме очевидной нелепости (он думал, что я убью его и продолжу начатое им дело) я не видел.

За благотворительностью Карниван замечен не был.

Ледяная статуя склонила голову к плечу, словно прислушивалась к далёким звукам. Ушей у неё не имелось, потому я заподозрил, что это привычка лорда Бауса — или же Карниван усыплял мою бдительность ненужными движениями, чтобы неожиданно ударить, когда расслаблюсь.