Эльфийская стража
Шрифт:
– Так что ж это, батя, значит, нет теперь никакого резона эльфам и стражуто свою иметь? И Ниггурул умрёт теперь? – Ариша осторожно поддерживал голову брата, пока Лемех, утерев тому лицо, держал у губ флягу с водой.
– Наверное… – отозвалась Борозда. – Умрёт… И мы, Царственные Эльфы, станем никому не нужны, прежде всего – сами себе…
– Чепуха, – Гриня глотал медленно и с усилием, Лемех терпеливо держал горлышко у потрескавшихся губ сына. – Жить будете, как все. Пахать да сеять, да собирать в житницы…
– Никогда! –
– Значит, так и будет давать, – пожал плечами Лемех. – Песни пойте, пляшите, друг друга, того, любите, детишек рожайте…
– Ничего ты не понял, человек Лемех…
– Куда уж мне. Гриня, сын, встать можешь?
– Ммогу, ббатя.
– Вот и молодец. Вот и давай. Потихоньку, полегоньку и выберемся. Как это ты такую чащуто сотворил – ума не приложу; настоящий волшебник ты у меня теперь!
На губах Грини появилась улыбка – слабая, но уверенная.
– Нет, батя. Не волшебник я никакой и не знаю, как это сделал. Она мне всё дала, направила, слова вложила. Дала… и ушла. Пусто теперь и холодно. Очень холодно, батя.
Отступивший было во время схватки мороз возвращался, от дыхания шёл пар. Найда, о которой все забыли, коротко тявкнула – мол, хватит, засиделись, не люблю быть ненужной…
– Ничего, сыне, пройдёт всё. Молодой ты у меня, крепкий, что случилось – то минует, оправишься, в Ордосе учиться станешь или вот Волшебный Двор, говорят, тоже неплохо… Но про то речи после вести станем, а пока пошли отсюда, коль дорога открыта, кто знает, продержится ли. Борозда! Хватит рассиживаться, пошли. Тебя жених заждался небось.
Но эльфийка не пошевелилась, сидела на гладком и скользком «полу» из неведомо чего, да чтото бормотала себе под нос.
– Борозда!
– Идите, – она не смотрела на них, голова склонилась к коленкам.
– Э! Ты чего удумалато?
– Идите, говорю вам! Я остаюсь.
– Сдурела, как есть сдурела. Ариша! Перекинь её через плечо и потащим так, коль не одумается.
– Нет! – зашипела эльфийка, вскакивая. – Не понимаешь ты ничего, человече, ничего ты в нашем Лесу не увидел, а что увидел – над тем не думал! Мы не люди, просто брюхо набивать да хмельное хлестать иль там золото копить – не можем! Цель нам нужна, цель и смысл, великие, страшные! Такие, что никто, кроме нас! Что только мы!.. – она захлёбывалась словами. – А теперь, если Тёмной Птицы нет, если Ниггурул исчезнет – зачем нам вообще жить?!
– Экая ты неразумная, право слово. Жить да радоваться! Житьпоживать да добра наживать, как в сказках говорится!
– Тото и оно, что в сказках, – Борозду трясло. – Не так у нас всё, совсем не так! Ты не поймёшь… а потому иди, иди отсюда, иди просто, и вся недолга! Меня ты силой всё равно никуда не утащишь!
Лемех вопросительно глянул на Гриню, и
– Оставь Борозде её вольную волю, батюшка. Дорога открыта, ещё какоето время простоитпродержится. Захочет – сама выйдет.
– Ну, как знаешь, дева. До встречи, стало быть.
– До встречи… – губы эльфийки скривились, по щекам вновь побежали слёзы. – Ветку возьми перерубленную. Возьмивозьми, посадишь потом гденибудь на месте чистом да высоком. Обещаешь?
– Чего ж нет? Посажу. Только зачем?
– Узнаешь, – еле слышно прошептала эльфийка. – Всё, идите, ступайте, уходите, сил моих больше нет!
«Хозяин, – вдруг сказала Найда, и тоска в её неслышимом голосе была почти человеческой. – Разреши, я тоже останусь».
«Что?!»
«Хозяин, короток собачий век. Служила я тебе верно, много добрых псов родила и выкормила. А Борозда – она тут решила остаться навсегда. Совсем одна. Позволь мне тоже… с ней. Она добрая. И охота тут будет славная. А в стае, кроме меня, Гекра и Отар тоже говорить умеют, только стесняются».
«Найда… старушка моя…»
«Мы свидимся, хозяин. Тропка найдётся. Ты только посади ту ветку, что в руках держишь».
Шершавый язык лизнул Лемеха в щёку. Сперва его, потом Аришу и под конец Гриню.
– Что это она? – удивился старший сын.
– Прощается, – кратко отмолвил хуторянин. – Слышь, Борозда! Оставляю тебе Найду. Она решила тебе одиночество скрасить… не сына, так собаку ты у меня таки свела.
Борозда обхватила мохнатую собачью шею обеими руками.
– Спасибо, хозяйка, – услыхал Лемех её шёпот. – Ты меня поняла. Нам надо стеречь… охранять… тех, кого любим. А проживёшь ты долго, очень долго, это я тебе обещаю…
Лемех только покрутил головой, стараясь унять резкую, сосущую боль в груди, там, где сердце.
Найда… Не сын, конечно, но – верная, как сама смерть, и вдруг – бросает?
«Прости, хозяин. Но Борозда стеречь этих тварей хочет, хочет, чтобы всё осталось попрежнему для её народа; и я хочу, чтобы на хуторе нашем всё постарому бы шло».
– Ветку посади, Лемех. Не смотри, что обрубленная, она очень даже приживётся, где б ты в землю её ни воткнул. А теперь иди, иди же, наконец, пока я совсем не разрыдалась тут себе на позор!..
Эпилог
На высоком берегу Свеяры, в полудне пути от Лемехова хутора, почти у самой границы Зачарованного Леса, стоит дубисполин в четыре обхвата. Крона у него такая, что укроет в палящий летний зной добрую сотню всадников вместе с конями, изпод корней бьёт хрустальный ключ, а сам дуб, хотя выглядит на невесть сколько веков, совершенно здоров и крепок: ни единой сухой ветки, ни единого дупла, нигде ни гнили, ничего. Стоять такому великану ещё тысячу лет, а может, и две, хотя простые дубы никогда не проживут столько.