Эльфийская ведьма
Шрифт:
Путь в столицу затянулся. На всём его протяжении Рион подолгу сидел на телеге девочки, рассказывал ей о Тардрагеи, об устройстве человеческого общества, о службе на границе, о предсказании, о своём последнем путешествии, исподволь пытался выведать о жизни эльфы до побега. Но та молчала, всё чаще вскидывала голову, будто прислушиваясь к тому, что человеческое ухо уловить не в силах. А ночами тихо вслипывала. Старик не лез с утешениями, делал вид, что не видит, не слышит чужого горя. Не каждый готов им делиться, не каждый ищет плечо выплакаться.
И
Вымотанных десятком дней дороги путников встретила придорожная гостиница. Утром откроются городские ворота. А пока за нещадные цены караванщикам предлагали теплый очаг, обжигающий глинтвейн, жареных уток, гусей, баранину и ещё немало радостей.
Тюве, которой на протяжении дороги все, кроме Риона, сторонились, закрыла лицо платком. Добраться бы до комнаты, не наткнувшись ни на соплеменников, ни на орков… Но надеждам девушки не было суждено сбыться. Прячась за спиной старика, она слушала, как восторженно хвасталась мужу хозяйка гостиницы про остановившегося на постой эльфа:
– Он такой хорошенький! Даже спеть обещал…
– Вечно ты на этих смазливых заглядываешься, – ворчал хозяин. – Постыдилась бы. За сорок бабе, а она об эльфах мечтает при живом-то муже.
– Рион, – Тюве дёрнула старика за рукав. – А рядом есть ещё гостиницы?
– Тихо, малявка. Кому ты сдалась такая… красивая.
Тювериэль закусила губу. Она уже привыкла к издевательствам над собой и даже поддерживала шутки караванщиков не хуже любой орки.
– Давай поцелую, черноглазый? Я почти взрослая. Мне уже можно. Тебя как, в щёчку, али сразу в губы?
Мужиков от такого передёргивало, а эльфа хохотала, не смотря на разливающуюся в душе горечь.
Не зови меня ты,
Не корми словами.
Черепок отбитый
У меня в кармане.
Черепок отбитый
Нацарапать чтобы
Не песке: Мы квиты.
Не держу я злобы.
Купить бы красоту у мёртвой армии. Вот только чем расплачиваться?
Тоскливый голос певицы в общем зале доносил всю печаль несбыточного. Ей вторила скрипка и гомон чужого веселья.
Ты со мною не был.
Не с тобой гуляла.
Не делили хлеба.
Нежности не знали.
Будут
Путь нам светит разный.
Ты печаль не трогай,
А свободу празднуй.
Забившись в самый дальний угол, сев спиной к залу, Тюве принялась жевать непривычную для неё людскую пищу. Рион что-то говорил, давал наставления, как вести себя в столице, поэтому появление соплеменника она не почувствовала. Только когда старик запнулся и поднял вверх глаза, эльфа всё поняла.
Естественно, он не был ей знаком, этот хмурый смуглый красавец, высокомерный даже по эльфийским меркам.
– Что ребёнок делает так далеко от дома? – обвинительным тоном вопрошал он. По заплетённым в сотни косичек волосам змеились алые искорки. Строгий костюм был идеально бел.
– Я не обязан отвечать тебе! – Рион тщетно пытался показать, что нисколько не волнуется.
– Она эльфа, смертный. Несовершеннолетняя. Тебе известно, какое наказание…
Он не договорил. Тюве вытащила из кармана куртки блестящую пластину и показала, не давая эльфу в руки. Тот пробежался глазами по отчеканенному тексту, окинул девушку изучающим взглядом и брезгливо фыркнул:
– Тебя не возьмут к себе даже орки, недозрелка!
Повернувшись на каблуках, он отправился купаться в восторженном внимании людских женщин.
Глянув на покрасневшую от стыда эльфу, Рион ловко выхватил из её рук жетон. На человеческом, эльфийском и гномьем языках было написано:
Тювериэль Сирви Латраднифьель Ао`Кше Дармирс Фервалесрия
130 лет 16 дней 22 часа.
Миг, и цифра 22 сменилась на 23, как будто и была отчеканена изначально.
Тюве отняла свой документ у человека и посмотрела ему в глаза:
– Теперь ты тоже меня возненавидишь? Я на всю жизнь такая… красивая.
Она отчаянно боялась, что этот старый мудрый человек, единственный, кто был к ней добр, сейчас отвернётся, сплюнет под ноги от омерзения и пошлёт её куда подальше.
Рион посмотрел с сочувствием, вздохнул:
– Девочка, за что мне тебя ненавидеть или презирать? – бывший хранитель границы пожал плечами. – Я сам отверженный, считай, приговорённый. Я разучился накладывать чары. Я обуза для города, ты обуза для рода. Нам обоим предстоит найти новое место в жизни. Я не обижу тебя, клянусь.
Тюве кивнула, соглашаясь – старик её защищал, по-своему берёг. В ответ она испытывала благодарность и грусть. Так должны были беречь не иноплеменник, а родные отец и мать.
Город распахнулся перед ней цветной старинной книгой, где каждая картина раскрашена вручную. Люди удивляли её всё больше. Если в эльфийской столице нельзя было встретить представителей других рас, то в Тардрагее Тюве только и успевала выспрашивать у Риона:
– А это кто, с бородой до земли? А тот, винторогий? А зелёный с обвислыми ушами?