Эльфийский бык 2
Шрифт:
А потом заиграла скрипка.
О любви?
О боли?
О том, как ноет сердце и расползаются по нему незримые трещины. И становится понятно, о чем её, Марусю, предупреждали. Она пыталась внять предупреждениям, но кое-то выше её сил. А может, просто потому, что она, Маруся, слабая? Выродился род. Случается такое. И как ни барахтайся, но только отсрочишь неизбежное. И дыхание вновь перехватывает. А скрипка рыдает-рыдает.
И ком подбирается к горлу.
А потом рассыпается, потому что…
Плевать.
На
И за себя.
И за Таську. И за маму Василису… и за другую, о которой Маруся старалась не думать, потому что слишком больно. Тяжело…
Скрипка сбилась. А потом заиграла, но что-то другое, нервное и злое, словно вызов бросила. А Маруся поймала взгляд хрупкой девочки, для которой и скрипка казалась несуразно огромной и выдохнула. В этом взгляде было столько силы, что стало стыдно за нытье свое вечное и мысли трусливые.
И спина сама собой вытянулась. Плечи распрямились, а пальцы коснулись крохотных цветков, которые расползлись по платью.
Те, в толпе, что смотрят искоса… какое Марусе вообще до них дело? Просто люди. Посторонние. А что много, так и Маруся не одна. У неё вон Таська есть.
Петрович. Тетушка Анна… Сабуровы, которые не бросят. Аленка… Иван и Бер. Сашка со всеми его странностями. И те, приехавшие пловцы… у них физии такие, что поневоле пыл охладят. А значит… значит, как-нибудь.
С божьею помощью ли.
С человеческой.
Справится.
И музыка, словно откликаясь на Марусины мысли, стала мягче. Она теперь лилась широкою рекой, успокаивая и убаюкивая, а потом в ней появились игривые ноты, будто… обещания?
Чего?
Нет уж. Не надо Марусе ничего обещать. Во всяком случае, пока она с проблемами не разберется. Хотя бы частично… и вообще обещаниям она не верит.
А вот Ивану…
Или нет?
Или…
Еще рано о чем-то говорить. Это просто стресс сказывается. И музыка. Вот Маруся прежде не знала, что настолько к музыке восприимчива.
А девочка, улыбнувшись ей, оборвала мелодию, поклонилась и ушла… и в сумраке зала еще несколько мгновений стояла тишина, в которой Марусе чудилась надежда — вдруг да вернется.
Доиграет.
Но вот кто-то вяло хлопнул.
И хлопок поддержали. Аплодисменты были громкими, но почему-то казались неуместными.
— Редкое мастерство, — шепотом сказал Иван. — И с толикой ментального воздействия.
— Что?! — почему-то стало обидно, будто её, Марусю, обманули. Снова.
— Не на тебя. Скорее уж девушка остро ощущала настроение, на него и реагировала. И поэтому музыка так воздействовала, — пояснил Иван. — Аэна редко выступает частным образом. Бабушка пыталась договориться как-то.
— Почему?
— Чтобы не беспокоить. Он спасатель. Работа ответственная… а тут хотела… очень ей понравился концерт. Мне тоже… хотя был более классическим, массовым. Но договориться не вышло.
— А у Свириденко получилось…
— Именно. И это странно…
Аплодисменты стихли. И Таська, сидевшая рядом, тихо произнесла:
— А помнишь, мы в театр как-то поехать собирались…
— Помню, — отозвалась Маруся. — Правда, не помню, на какое представление…
Главное, что собирались.
Всерьез.
И тогда все-то казалось не таким безысходным, что ли. Была мама Вася и кое-какие деньги, не огромные, но на билеты в Императорский хватило бы, конечно, если не ложу арендовать. И еще осталось бы на наряды, потому что в Императорский театр в джинсах не пускают.
Они даже сайт листали.
Обсуждали.
А потом…
— Вот, — Таська поглядела на Свириденко. — Считай, и съездили… спасибо что ли сказать?
— А ты оперу любишь или балет? — поинтересовался Бер.
— Без понятия.
— Тогда… я посмотрю что-нибудь не нудное?
— Это приглашение?
— Вроде того…
— Только… — Таська улыбнулась. — Давай не на карете?
— А что? Плохая?
— Замечательная… но дня четыре дороги в ней я не выдержу. Это если мы в четыре вложимся… в одну сторону.
— Дорогие гости… — голос Свириденко развеял остатки очарования. Все же благодарить его Маруся не станет. — Я просто счастлив…
Что-то он дальше еще говорил, такое от, случаю подходящее. Слова влетали в одно ухо и вылетали в другое.
— А ты что любишь? — шепотом спросил Иван. — Оперу или балет?
— Пряники… — Маруся ляпнула и устыдилась. — Извини, я как-то… ни там, ни там не бывала. Дикая, считай. Неокультуренная.
— Повезло.
— Почему?
— Потому что меня бабушка старательно окультуривала. Ни одной премьеры не пропустили. Ну, пока не подрос и не научился избегать влияния культуры на слабый эльфийский разум.
— Ага. Сбегал он, — подсказал Бер. — Хотя понять можно… мы как-то пошли… на балет. В общем, все танцуют, но ничего не понятно.
— В опере то же самое, только все поют.
— И ничего не понятно? — Таська погладила косу, украшенную расшитыми лентами.
— Видишь, суть высокого искусства ты уловила… там, говорили, новая постановка это… как его… впечатляет и поражает своей смелостью.
— Это значит, что будет ещё менее понятно, чем обычно, — пояснил Иван. — А если пишут, что в духе лучших традиций или около того, то в целом угадать, кто хороший, а кто плохой — получится.
— Знаете… — Таська перевела взгляд с одного на другого. — А казались такими воспитанными… цивилизованными…