Эльфийский бык
Шрифт:
Или заплатить на худой конец.
Деньги решали, если не все проблемы, то очень и очень многие.
Вот и остались у него лишь «Основы почвоведения», преподаватель которых отличался редкостной занудностью и требовал для допуска лишь рукописные конспекты, и «Основы права».
Впрочем… какая разница?
Ноут он возьмет.
Зарядку. Телефон. Ну и прочие личные вещи, которые горничные еще вчера собирать начали. Так что Иван окончательно успокоился. Забросил в автобусик выданный дядей рюкзак, сунул сапоги и вытер руки.
Да и в целом ощущения были престранными. Впрочем, их Иван отодвинул, поскольку недосуг. Надо было еще загрузиться, заехать за Волотовым — хоть в чем-то свезло — и выбраться из Петербурга до того, как дороги станут. А дальше…
Он все рассчитал, так что к вечеру доберутся.
— Маруся! — Аленкин вопль распугал кур и воробьев, которых было куда как больше. Менельтор и тот поднял тяжелую свою голову, но убедившись, что опасности нет, вернулся к мешку с травой. Только вздохнул препечально, будто и это нехитрое действо — жевание травы — доставляло ему мучения.
Маруся, хлопнув быка по морде, заставила его отступить и траву вытряхнула в кормушку.
— Чего? Опять хандрит? — Аленка с легкостью перемахнула через ограду.
— И снова.
— Может, его на лужок вывести?
Менельтор чуть дернул ухом и уставился на Аленку с ужасом, всем видом показывая, сколь оскорбительно подобное предложение.
— Поняла я, поняла, — отмахнулась Аленка. — Слушай… тебе тоже кажется, что он нас понимает.
— Понимает, — Маруся стряхнула с золотистого рога пылинку и бык радостно наклонил голову, требуя почесать за ушком. С другой стороны ограды раздалось возмущенное мычание. — Еще как понимает…
За ухо она дернула.
Но и почесала.
— Скотина… — Маруся собрала мешок. — Вот… что с тобой делать-то?
Менельтор сделал вид, что как раз именно теперь он чудесную способность понимания утратил. И вовсе всецело увлечен то ли поздним завтраком, то ли ранним обедом.
— Жрешь ты за троих. Пастись, как нормальная скотина, не желаешь… а толку от тебя?
Мычание с другое стороны ограды окрасилось иными нотами, одобрительными. Яшка, к брату относившийся с привычною ревностью, даже на задние ноги привстал. А передние на ограду и примостил, и голову вытянул.
— Вот впущу его… и посмотрим.
Менельтор лишь хмыкнул.
Не верит, значится…
— Вот чего ему не хватает-то? — задала Маруся вопрос, который, кажется, волновал всех.
— Может, маги помогут? — Аленка не удержалась и погладила быка. Пусть и огромный, что гора, в полтора раза больше обыкновенного, но ведь ласковый же ж.
И мягонький.
Шерстью покрыт шелковистою того нежно-золотого оттенка, которая только у этой породы и случается. Глаза синющие, с длинными ресницами. Рога тоже золотые, что твои полумесяцы…
— Сомневаюсь, — это Маруся сказала, дверцу в загон прикрыв. И к Яшке заглянула, который
Бык ткнулся носом в живот, замычал, заурчал, выгибаясь. И тоже ухо подставил.
— Где опять поранился-то? — Маруся ткнула в свежую царапину. — На поле пробраться пытался?
Яшка сделал вид, что ему совестно. Потупился, голову склонил…
— Мало тебе того, что рог обломал? Так ведь, если поймают, Севрюгин чисто из поганого характера на колбасу тебя пустит…
Яшка фыркнул и ударил копытом, а потом головой затряс и замычал, протяжно, громко. На голос его Менельтор повернулся и ответил коротким то ли стоном, то ли вздохом, в котором почудился укор.
Мол, чего суетишься-то?
— Эх ты… бестолочь… вот если бы… — впрочем, вслух Маруся ничего не сказала, только рукой махнула. И принялась выбирать из путаной Яшкиной шерсти колючки, которые он умудрился где-то отыскать. И вот где, если из загона его третий день не выпускают? — На от…
Она вытащила из кармана горбушку хлеба.
Может, Менельтор и был красив, но хлеб она носила именно Яшке. И тот знал, задышал, зафыркал и глаза прикрыл… глазами и рогами они и были похожи.
Немного.
— Ты чего хотела-то? — спохватилась Маруся, закрывая второй загон. Яшку надо было подержать пару дней, пока Севрюгин подуспокоится, а то ишь, выдумал, что Яшка ему поле потоптал… да не было Яшки на том поле! Не могло быть!
— Маги приехать должны.
— Знаю.
— Мы там в клуб кровати принесли. Две. И еще матрасы… Сенька душ летний сфарганил…
— Молодцы.
— Марусь, ты чего? — Аленка всегда чуяла настроение. — Опять…
— Быка придется продать, — произносить это вслух не хотелось. Но и врать себе Маруся не привыкла.
Аленка шмыгнула носом и Яшка, почувствовав переменившееся настроение, бросил траву, затрусил к ограде и морду сунул меж штакетинами.
— Сама не хочу, но видишь же… не потянем. Его кормить надо нормально, витамины… для шерсти вон… у него шампуней больше, чем у меня. И ладно бы… работал… тогда б просто на вязках все бы отбили. А так-то… я на начало сентября на выставку заявилась, — Маруся вытерла вспотевшие ладони и в карманы сунула, чтоб не видно было, как руки дрожат. — Народного хозяйства… в Петербурге… императорскую… там… думаю, оценят.
Выглядел-то Менельтор внушительно.
— Можно будет и на месте договориться, если предложение хорошее…
— А… как… ну… — Аленка почесала Яшкину наглую морду, и он в ответ мазнул лиловым языком по пальцам. — Обстоятельства…
— Ну… придумаем что-нибудь… в конце концов, бычью потенцию при покупке никто не проверяет.
Марусе этот вариант тоже не нравился.
Вот категорически.
Не любила она врать, но иначе не выходило.
— Слушай! — Аленка вот не умела грустить долго. — А на выставку ты только быка или как?