Эльфийский бык
Шрифт:
– Да? – Кошкин искренне удивился.
Он сам этот Подкозельск искал минут десять.
– Подруга у меня была… – матушка вздохнула. – Вот как-то летом и гостила у нее.
– Что за подруга?
Матушка ответила не сразу. И выражение лица у нее вдруг стало такое, что Кошкин испугался. А ну как спросил… не о том.
– Давняя… История эта… неприглядная. И не знаю, стоит ли…
– Стоит, – решил Павел Иванович. – Тебя ж мучит?
– Казалось, что уже нет… и отпустило, и забылось. А вот ты появился, сказал, и оно опять. С новою силой. Мы с Людочкой встретились в пансионе мадам Лерье… весьма популярное место некогда было. Не скажу, что из лучших. Скажем так, лучшее из тех,
Павел Иванович молчал, не пытаясь торопить матушку. Она редко говорила о прошлом. Да и вовсе, если подумать, когда им случалось просто сидеть и беседовать?
Давно уж не случалось.
У него и вправду дела.
И присутствия требуют постоянного. У нее – своя жизнь, кажущаяся порой донельзя странною.
– И Людочке тоже… она из старинного рода Вельяминовых происходила. Я – Сапрыкина… но не в этом дело. Как-то мы с ней сошлись. Оказалось, что наши рода, пусть и древние, но не так богаты, как… у прочих. А это имело значение. Как и то, что ни её, ни мои родители не давали себе труд… навещать нас. Нас забирали домой летом и на Рождество и то, полагаю, потому что оставлять было вовсе неприлично. Могли пойти слухи… не смотри так. У моей матушки было семеро дочерей. Я – младшая. И хорошее образование весьма повышало мои шансы найти мужа. На приданое рассчитывать не стоило, вот и… да и принято было так в те времена.
Но все одно с трудом в голове укладывалось.
– В Подкозельск нас отправили по просьбе деда Людочки. Имение у них было там. Сам дед пребывал в годах немалых, но Людочку любил. И меня тоже. Нам было хорошо там… пожалуй, самое счастливое время моей жизни. Что до Людочки, то она всегда была легкой и воздушной. И веселой. Она… она как-то умудрялась во всем находить радость. Это я могла часами расстраиваться из-за выговора или наказания… мадам Лерье полагала, что воспитывать девиц надлежит в строгости [1] . И всячески подчеркивала, что её заведение относится к числу перворазрядных [2] . Людочка же умела делать так, что все это становилось неважным…
1
На самом деле порядки в пансионах подобного толка зачастую были армейскими. Ранние подъемы, жесткий распорядок, очень ограниченное питание, холод. Даже в знаменитом Смольном выжить было довольно сложно. И случались смерти воспитанниц от голода, простуд и истощения.
2
Все заведения подобного толка делились на четыре разряда и в первую очередь разряд определялся происхождением и статусом содержательницы пансиона. К первому отделению первого разряда комитет относил воспитательное Общество благородных девиц. Полагалось, что воспитательницы Общества принадлежат к высшему дворянству.
– Госпожа, – Пахом, заглянув в комнату, махнул. – Готово!
– Вот же… невозможный человек. Учу его, учу манерам, обходительности. Готово, – передразнила матушка. – Идем, дорогой… мы росли с Людочкой. Год за годом… и взрослели вместе. Мы были ближе, чем сестры. А потом… потом мы совершили глупость. Более того, я весьма активно участвовала в её совершении.
Кошкин даже смутно догадывался, о какой именно глупости идет речь. О той, которую часто совершали девицы, но в прежние времена подобные глупости обходились им весьма дорого.
– Идем, – матушка встала. – Нет хуже остывшей еды… заодно и посмотрим, что нашлось на кухне. К слову,
– Пожалуй, – дипломатично согласился князь, еще и подумал, что ремонт – это и вправду неплохо. Не то, чтобы обстановка успела ему наскучить, скорее уж матушка, будучи человеком по натуре увлекающимся, увлечется и ремонтом.
Эти все обои.
Обивки.
Мебельные салоны и отделки…
В общем, и от Ивана отстанет, и от самого Кошкина.
– Да, – повторил он куда как уверенней. – Кажется, ремонт нужен. Определенно… даже жизненно необходим… Иван потом вернется… помолвка там, еще какие балы давать. А тут обои старые.
Матушка скользнула по обоям взглядом.
Нет, выглядят неплохо, но…
– Я закажу каталоги, – княгиня явно оживилась.
А потчевали блинами.
И явно свежими, тонкими, полупрозрачными. К ним отыскалась и домашняя густая сметана сливочно-желтоватого оттенка, и ветчина, холодная оленина, осетрина, мелко рубленная и мешаная с обжаренным луком.
Мед.
Варенья.
Кошкин зажмурился. Все же дома было хорошо. А он и позабыл… как-то все дела, дела… то одни, то другие.
Чаю матушка налила самолично. И не в фарфор, но в тяжелую крупную чашку, расписанную аляповатыми розами. И Кошкин вспомнил, что притащил эту чашку из очередной командировки, потому как понравилась она ему невероятно. И заявил сходу, что отныне пить будет только из нее.
Заявил.
И уехал. А там как-то завертелось-закружилось. И забыл вот. А теперь вспомнил и почему-то обрадовался. Совсем как в детстве, когда оказалось, что… радоваться можно.
Таким вот пустякам.
И тому, что кто-то эти пустяки запоминает. И они перестают быть пустяками, а становятся чем-то важным, а чем – и слов нет, чтобы рассказать правильно.
– Мне неприятно вспоминать о том, что было, поскольку я показала себя… не самым лучшим образом, – продолжила матушка. – Как-то оправдывает нас лишь то, что мы обе были молоды и наивны до крайности. В пансионе нас учили и учили хорошо. Английскому, французскому, немецкому. Еще латыни и древнегреческому… стихосложению. Риторике. Манерам. Музыке. Живописи. Немного – естественным наукам, но весьма ограниченно, ибо в них много такого, что может вызвать ненужные вопросы. Учили математике, но ровным счетом так, чтобы знаний этих хватило проверить расходные тетради за экономкой…
А вот матушке подали кофий.
Она любила черный, густой и не разбавляла его ни сливками, ни сахаром. Иногда и вовсе соли кидала, что вовсе уж не вписывалось в созданный ею легкий образ. И потому кофий Софья Никитична пила исключительно дома, а порой и вовсе в одиночестве.
– Старшим курсом позволялось чуть больше. Мы выходили гулять. Посещали… разные мероприятия, которые и устраивали затем, чтобы продемонстрировать нашу красоту и воспитание. Первое время мы были при наставницах, но после число их сократили. Все же открытие женских гимназий весьма повредило делу мадам… это я сейчас понимаю.
Чашечку княгиня поставила на ладонь.
– И тогда мадам решила, что мы в достаточной мере взрослы и серьезны, чтобы отпустить нас на прогулку. Вдвоем. Всенепременное условие.
– Вы с кем-то познакомились?
– Людочка… и я тоже, но на меня мой знакомец не произвел особого впечатления. Она же утверждала, что влюбилась. С первого взгляда. Встреча эта произошла на весеннем балу, который устраивали при пансионе. А раз так, то мы и решили, что все-то, кто на этом балу присутствовал, личности достойные. Бал же для того и устраивался, чтобы подготовить нас к выходу в свет и все прочее…