Эльфийский Камень Сна

Черри Кэролайн Дженис

— Ты ошибаешься, человек, и ты бессилен назвать меня по имени, — оно еще больше приблизилось. — Бpocaй камень. Иначе у тебя нет надежды.

— Нет.

— Значит, ты пропал, — и вынырнули новые твари, воздух задрожал от железа. «Киран, Киран, Киран, вернись к своим началам!»

И все закружилось вокруг. Завертелись черные конечности, и земля обрушилась на него, коричневая влажная земля, и липкие листья льнули к его рукам.

Он услышал псов. Он вскочил и увидел солнечный свет, игравший сквозь листья на глади Кербернского брода; он услыхал храп лошадей и движения, рассекающие воздух, и дрожащий

полет железа, выпускаемого лучниками из-за деревьев.

Стрелы впивались в него одна за другой. И сердце его разрывалось от боли. После первой же раны все тело его занемело, после второй он упал, ломая впившиеся стрелы, и снова поднялся, ибо ноги его все еще шевелились: он увидел разбойников Ан Бега, их натянутые луки, готовые послать новые стрелы к тем, что уже пронзили его тело.

Он бежал. Он повернулся и нырнул в туман, где боль разыгралась не на шутку, не давая ему вздохнуть.

«Киран, — раздался издали отчаянный крик Лиэслиа, — держись за камень и беги, беги, беги!»

И подул ветер, разрывая мглу, и он услышал гром и завывание бури, несущие с собой запах моря и кораблекрушения. И чем больше нарастал гром, тем отчетливее впереди маячил свет, словно звезда во мгле.

«Аодан!» — вспомнив, воскликнул он. И позвал его трижды. И с конца земли явился эльфийский скакун — пришел Аодан.

Гром оглушил его, и ветер чуть не сбил с ног, когда приблизился Аодан — бледное сияние во мгле — и подставил ему свою шею. Он ухватился за гриву, в которой играли молнии, безопасные для него; сила полилась из камня, наполняя его руки, и он вскочил на Аодана — сам не зная, как оказался на его спине. И эльфийский скакун побежал над землей ровными шагами, не удаляясь в поля, но все глубже и глубже в Элд.

— О, Аодан, — прошептал Киран, — отнеси меня к ней, отнеси меня к ней скорей.

Эльфийский скакун захрипел, изменил свой шаг, чуть не сбросив Кирана со спины, и заржал, поворачиваясь то туда, то сюда. Они поскакали, и стена тумана расступилась перед ними, обтекая их с обеих сторон. Киран закричал — так жестока была боль от железа, пронзавшего его сердце, и во второй раз он издал крик отчаяния, увидев, что они отступают назад.

— Еще раз, Аодан, — вскричал он, — перенеси меня через мглу!

Конь повернулся и снова попытался вступить в ледяную мглу.

Ледяная боль пронзила Кирана, но он прильнул к гриве и удержался, чувствуя, как борется лошадь под ним. Попытку за попыткой предпринимал эльфийский конь, снова бросаясь вперед, и твари бросались на них из нараставшей тьмы. Киран закричал, заржал Аодан и метнулся в сторону.

Затем все погрузилось во мрак, и Аодан скакал на лай гончих, прочь от преграды, ибо боль начала затихать. Рокотал гром. Слышался стук других копыт, и мелькали мечущиеся тени собак и летучих призраков.

Наездник сравнялся с ними, и конь его был черен, как ночь, и при вспышках молний, бледно мерцал его череп, ибо тем наездником была госпожа Смерть.

— Нет, — прошептал Киран. — Дай мне еще попытаться. Дай попытаться, госпожа Смерть.

— Тогда поворачивай, — донесся до него ответ, и он воззвал к Аодану, но напрасно. Эльфийский скакун несся вперед, не сбавляя шага. Он прижался в отчаянии к его шее, зная, что на большее не способен, и вдруг под ними расстелилась залитая солнцем дорога.

Смерть

не покинула его, оставшись тенью. Они выбрались из Элда и теперь скакали прибрежной дорогой, что вела к дому. Эльфийский скакун, как и он, потерпел поражение, и теперь, набирая скорость, летел вперед, потряхивая гривой в мареве освещенной солнцем пыли.

XIII. Бан Ши

Донал спустился по лестнице, опираясь на палку, ибо все еще чувствовал себя неуверенно на ногах, и пошел вдоль стены в поисках укрытия, небольшой передышки, где никто не будет одолевать его вопросами — спроси госпожу об этом, да спроси госпожу о том, и что делать с амбарами, и всадники вернулись ничего не найдя — без всякой надежды, помощи и удачи.

Он прислонил оружие к стене и склонил голову, ибо она болела; но потом он вспомнил, что надо осмотреться и глянул вокруг — и все показалось ему еще хуже, чем вчера.

Солнце сияло над землей Кер Велла, над зелеными пастбищами и полями и отбрасывало свой ласковый свет на север и запад и даже на деревья у реки. Но за этим кругом солнечного света небо темнело от громоздившихся туч, высящихся крепостей облаков.

Они двигались не так как в грозу, подгоняемые ветром и ударами грома. Они продвигались незаметно, выстраивая свои бастионы — сначала грязно-серая струйка, а потом вокруг нее набухало грозовое облако — и все не спеша, не скорее, чем бег облаков в летний день. Надо было специально всмотреться, чтобы заметить, как смыкается их стена вокруг Кер Велла. Сначала их почти не замечали — всего лишь кромка облаков на дальнем северо-западе, потом она переползла на запад, раскинулась над лесом к югу по мере наступления туч; а потом за одну ночь соединилась с северными форварками, залив мглой и восток, где начала громоздиться новая стена.

Каждый день люд наблюдал за этим, бросая на небо тревожные взгляды с полей и бастионов стен. Днем и ночью нарастал мрак, пока кольцо вокруг них не замкнулось, и тучи со стороны леса подошли к ним так близко, что незамутненным солнечный свет был виден лишь в полдень, и тень отчетливо виднелась над макушками деревьев, нависавших над Керберном, и среди холмов; и над головой, над самыми стенами замка теперь громоздился темный вал — все выше и выше уходил он в темное небо к яркому солнцу — поверхность его была изъедена и комковата, меняясь, но не двигаясь он висел над ними, словно натолкнулся на какое-то препятствие, сохраняющее этот кладезь солнечного света. Донал всего лишь бросил взгляд на небо, но не заметить это было невозможно — словно чья-то рука обхватила холмы и горизонт стал тусклым и темным.

И за ночь круг сузился еще больше. Никто не говорил об этом. Только люди ходили туда и сюда — к стенам и за ворота, каждый чтобы взглянуть — от госпожи Бранвин до кухарки в переднике, обсыпанном мукой после утренней выпечки хлеба — каждый сам по себе. Донал же смотрел лишь на солнце, невыносимо яркое солнце, защиту против мрака, который окружил его, уже намекая на свои будущие границы.

«Да спасут нас боги», — думал Донал, но на самом деле мысли его были не о богах, а об Арафели. Он все еще надеялся. Солнечный свет все еще дарил надеждой несмотря на то, что сужался с каждым днем и что их господин отсутствовал седьмой день.