Элитная кровь
Шрифт:
– Да, ждать, – задумчиво сказал Майкл. – Вопрос: сколько?
– Два или три дня, – вновь вставил «слухач». – Ярес тоже поинтересовался: сколько надо ждать? Вербинский ответил: двое или трое суток. Мол, если умрет до того – увидим через камеру. А если выживет – проверять кровь следует на третий день, не раньше. Сказал, столько времени потребовалось организму Инженера, чтоб уничтожить вирусы.
– Два или три дня, – повторил Шигин и потянулся. – Хорошая перспектива…
– Они в таком же положении, сидят и гадают: вытянет Поздняков или умрет, – возразил наблюдатель. – Следят за ним с помощью видеокамеры, установленной в комнате. Честное слово, немного жутко, не по понятиям это. Вкололи парню какую-то
– Ярес – он и в Африке Ярес, – цинично отозвался Майкл. – Стоит ли ждать от него чего-то другого?
– Ну, в этот раз не он зажигает, – поправил Мещеряков. – Вербинский – отморозок почище Яреса, хоть и врач. Вот кого я угостил бы пулей без сожаления.
– Угостишь, – недобро улыбнулся Шигин. – Пожалуйста! Дарю его тебе. Если Поздняков выживет, лекарь не нужен. Заберем парня, нам этого вполне достаточно. Кровь можно переливать другим, что еще требуется? Доктор лишний, его – в расход! А то замучаемся с капризами: «Это не скажу, а это в бумагах не ищите, потому что у меня все в голове, записи неполные, к тому же зашифрованы. А вот тут какая моя доля будет? Нет, не устраивает. Мало!»
Короче, если Турист выживет после укола – заберем. А с доктором мучиться неохота, пора ему на свидание с богом, ответить за кое-какие делишки…
– А если Поздняков не выживет? Оставим Вербинского? – спросил Гарик.
– Для продолжения работ? – поморщился Майкл. – Если честно, не хочется иметь дело с таким гнусом. Лучше б Турист выжил.
– С Поздняковым тоже могут нарисоваться проблемы, – напомнил Мещеряков. – Во-первых, в деталях ничего рассказать не сможет. Он не врач и не ученый, так что ноу-хау будет утеряно с доктором. А во-вторых, Поздняков способен удрать. По крайней мере, задумается об этом. Мы проиграем все.
– Ладно, насчет Вербинского надо еще подумать, – решил Майкл. – А что касается Туриста… Почему он должен бегать от нас? Разве мы пытались его убить? Разве мы изводили на кожаные ремни его друга? Или, может, тыкали горящей сигаретой в его девчонку?
– Не знаю, – помолчав, отозвался Мещеряков. – Я на его месте был бы просто озлоблен. На всех!
– Значит, надо сделать так, чтоб он не числил нас врагами, – улыбнулся Шигин. – На этот счет есть пара идей… Да, кстати! Думаю, раз Ярес и Вербинский будут ждать результата не менее двух суток, нет смысла всем торчать возле дома. Составь смены, чтоб особняк находился в плотном кольце. Плотном, но незаметном! И чтоб качественная прослушка с записью шла постоянно! Не хочу упустить синюю птицу удачи…
Гарик понимающе кивнул.
– И еще. Надо передислоцировать ребят поближе к особняку. Ты с утра поищи какой-нибудь домик неподалеку. Ну, чтоб снять его на недельку. И чтоб там поблизости не было посторонних. Пусть он располагается где-нибудь на отшибе, в стороне от людных мест. А то поселим в него полтора десятка вооруженных бугаев – любой сосед затрясется. Молва пойдет, а нам шум ни к чему.
Значит, так: еще раз, кратко. Кольцо вокруг особняка, прослушка. Домик для наших на несколько дней, чтоб от него до этой точки было минут десять-двадцать на машине, больше нельзя. С ребятами я сам поговорю. Сейчас поеду на базу, объясню, что дело у нас серьезное. Не до шуток, не до пьянок и баб.
– А если что… всех мочить? – тихо спросил Гарик, подразумевая охрану в доме.
– Резонанс будет крутой, коли ты об этом, – задумчиво сказал Шигин. – Братва
– Значит, до последнего человека, – тихо пробормотал Гарик. Глянул на дом, где некоторые окна еще не погасли, желтели в ночи. – Крутовато… Но давно пора!
Огонь не бывает жидким. Жидкий огонь не может стать тягучим. Горячая плазма – страшнее, чем в ядре Солнца, – не живет в сосудах. Сергей Поздняков мог бы объяснить это любому, если б не утратил способность говорить. Если б мог понимать, что происходит. Жидкая тягучая плазма, готовая превратить в пепел и пар любое живое существо – не в ядре Солнца, нет. В его крови. Крови человека…
Поздняков катался по полу, выл и грыз вены на запястьях. Он ничего не соображал. Просто в какой-то момент почувствовал: если вскрыть сосуды, тягучее жидкое пламя вырвется на свободу. Тогда ему, человеку, станет легче.
Разорвать собственную плоть не получилось, тело сводило судорогой.
И вновь: горячая плазма, превращающая в пар все, к чему прикасается внутри тела. И вновь: каждый удар сердца – пытка. Глупое сердце… Пытается протолкнуть кровь по венам, будто не замечая, что ее в сосудах не осталось. Пламя не может быть кровью. Огонь не может стать жидким. Жидкий огонь не бывает тягучим…
Кажется, это уже было. Где? Не важно! Порвать, перегрызть вены! Дотянуться…
И вновь – судороги, спазмы в мышцах.
Сердце! Не смей биться! Остановись! Я приказываю: остановись! Не смей причинять боль!
Плазма в крови начала взрываться вспышками – надумала поиграть в сверхновую звезду. Человек потерял сознание, а когда очнулся, плазма остыла. Она словно устала от игры, вновь была тягучей… тягучей, вязкой жидкостью. Но не обжигающей, нет. Боль ушла из сосудов, сгруппировалась в костях. Поздняков кричал и бился головой об пол. Ему казалось: руки и ноги выкручивали – выламывали суставы, причиняя каждому сочленению чудовищную, невыносимую боль. Наверное, палачи уставали, время от времени брали передышку, а затем принимались за работу с новой силой, с двойными усердием.
Человек дергался и хрипел на полу, мечтая любой ценой облегчить страдания, но пламя охватывало сустав за суставом, позвонок за позвонком. Добралось до челюстей, поселилось в каждом зубном нерве, проскользнуло в черепную коробку. Теперь Поздняков мог только выть и царапать ногтями пол, сдирая их, не замечая этого. Потом несчастный умер второй раз подряд, и палачи удалились – искать себе другую работу.
Свет. Когда Поздняков очнулся, его почти довел до безумия свет. Он лился с потолка, из огромных отверстий. Свет превратился в тяжелые желтые потоки. Падал на лицо не хлопьями – сгустками, залеплял нос, намертво склеивал губы. Человек пытался заглатывать его ртом, выблевывал обратно – внутри золотистого потока не было ни капли воздуха, без которого легкие горели, чуть не лопались от напряжения. Хотелось дышать – невыносимо, неистово. Дышать!
Затем Сергей почувствовал видеокамеру – будто занозу, причинявшую страдания. Попадет такая под кожу, куда-то внутрь – ее не видно, но тонкая игла, застрявшая в теле, постоянно напоминает о себе, при любом движении. Вместе с ней под кожу попадает грязь, образуются нагноения.
Поздняков не видел камеру – глаза не работали, но знал – она была где-то здесь, колола невидимыми иглами электромагнитных волн. «Занозы» входили в тело, доставляя страшные мучения. Они начинали гноиться, каждое движение давалось с трудом. Раны лопались, свищи прорывались наружу, но это не приносило облегчения – электромагнитные лучи продолжали свою работу, и новые иглы впивались в тело, не забывая о жертве ни на минуту.