Элитные спецы
Шрифт:
– Согласен, – Согрин со шлепком опускает ладони на деревянные подлокотники кресла. – Слушаем Сохно…
ГЛАВА ВТОРАЯ
1Марихуана Андреевна, как Ширвани умышленно начинает про себя опять называть Марину – умышленно, чтобы пресечь в себе всякие поползновения к жалости и симпатии, – выглядит заметно посвежевшей по сравнению с тем состоянием, в котором попала в больницу. Она выглядит даже слегка загоревшей и румяной. И щеки округлились, хотя скулы остались по-прежнему острыми. Но скулы – это, похоже, от рождения. У ее матери такие же острые, словно в лице есть что-то азиатское. Наверное, и есть. Мать – из местных жителей, а в округе живет много татар, в том числе и правоверных
– Ты выглядишь лучше… – Ширвани треплет ее по щеке. Это не жест мужа, это жест старшего по отношению к младшему. Может быть, даже жест хозяина по отношению к рабу. И он сам чувствует это. Более того, он чувствует, что относится к Марихуане Андреевне так, как должен относиться в соответствии с отведенной ей ролью – как к жертве. Не к своей собственной жертве, а просто, как к жертве обстоятельств. И такая перемена в отношении радует Ширвани, потому что еще совсем недавно он жалел Марину.
– Тоскливо здесь… – она говорит тихо, подавленно. Совсем не так, как говорила раньше. Нет прокуренного хрипа в голосе, нет отчаянного порыва человека, который безразличен к тому, что будет с ним через час, лишь бы прожить настоящий момент так, как хочется.
И взгляд ее Ширвани не нравится. Короткий, но вопросительный и пытливый взгляд. Он давно ждал такого взгляда. И дождался… Марихуана Андреевна приходит в себя и начинает задавать себе вопросы. Пока, слава Аллаху, только себе… Другим она задать не решится, потому что боится разоблачения. Боится, что Ширвани, рассердившись, расскажет всем, где он подобрал ее. Она боится позора. Даже не своего позора, а позора своих родителей. Она именно потому и не ехала к ним так долго, что боялась позора для них, а не для себя. Это Ширвани понял с давних, первых разговоров с «женой»… На этом во многом и основаны его надежды на ее молчание… И еще для осуществления этих надежд ему необходимо определенное состояние Марихуаны Андреевны. И он этого состояния сумеет добиться.
– Кому за решеткой не тоскливо… – Ширвани смотрит на зарешеченное окно. В этом отделении городской психоневрологической больницы режим лечения не принудительный. Тем не менее окна все же зарешечены и двери постоянно закрыты. Хотя больных и выпускают погулять и подышать воздухом в огороженный сеткой-рабицей дворик. Наверное, во время этих прогулок Марихуана Андреевна и успела слегка загореть. Загар ей идет. Так она даже слегка симпатичная. Но лицо стало живее, взгляд неприятно для Ширвани осмысленным. И это его беспокоит. Иногда даже ночью он просыпается от недобрых мыслей.
– Недели через две обещали выписать… – говорит Марихуана Андреевна.
– Да… Я с врачом разговаривал… Через две недели… Месяц дома побудешь, потом опять сюда – повторный курс…
– Устала я… От всего устала…
Она не договаривает, отчего она устала. Но опять бросает на него короткий взгляд, исполненный мучительным вопросом. И он понимает гораздо больше, чем сказано словами. Он понимает, что она устала в первую очередь от своего недоумения, от постоянно сидящего в голове вопроса – зачем она понадобилась
Марихуана Андреевна слишком умна, чтобы не понимать – такое не делается без больших, далеко идущих планов. Но она не может понять, что это за планы. Она даже не знает, что Ширвани чеченец. Для нее он тоже – нагайбак. А нагайбаки не воюют с Россией. Сколько их всего по России – тысяч десять, двадцать, тридцать? Никто не должен заподозрить нагайбака в его истинных помыслах. И Марихуана Андреевна их не понимает. И потому мучается, терзает себя вопросами.
– Я тут принес тебе кое-что… – Ширвани распаковывает пакет с продуктами и выкладывает на тумбочку фрукты, купленные в ближайшем к дому магазине. В Столбове рынок бедный, на рынке даже фруктов приличных не купить. Это оттого, что город закрытый и сюда не пускают торговцев с Кавказа и из Средней Азии. А то, что привозят местные перекупщики, и похуже магазинного товара, и в два раза дороже.
Она равнодушно принимает то, что он принес, даже вздыхает, хотя сама просила принести продукты. А Ширвани вздыхает совсем по другому поводу. Он изображает человека, страдающего от жары, пару раз оттягивает, словно для вентиляции, воротник, потом вытаскивает из кармана платок, чтобы вытереть лоб. Вместе с платком «нечаянно» вытаскивается и стеклянная трубочка с таблетками. Падает на пол, звякает, привлекая взгляд Марихуаны Андреевны. Она смотрит на трубочку, а он смотрит на нее. Он внимательно изучает ее взгляд и с удовлетворением ловит в нем заинтересованность, нарастающую и нарастающую с каждой секундой.
– Что это?..
Ширвани лениво наклоняется и зажимает трубочку в кулак.
– Ты не знаешь, что это? – спрашивает он с усмешкой в голосе. Эта усмешка вполне естественная, ее даже изображать не надо, и она вполне здесь к месту, полностью попадая в тон разговора.
– Дай… – просит Марина едва слышно.
– Ты же лечишься…
– Это же только «экстази»… Что от этого будет…
Он качает головой, но трубочку в карман не убирает. Больше всего Ширвани боялся, что она не заинтересуется таблетками. Это означало бы полный провал всех его намерений и планов. Тогда пришлось бы принимать кардинальные меры. Но она заинтересовалась. И еще очень не хотелось, чтобы Марихуана Андреевна поинтересовалась, зачем Ширвани носит с собой таблетки «экстази». Он приготовил на этот случай оправдательный ответ, но этот ответ, если бы Марина отказалась от таблеток, прозвучал бы не слишком убедительно.
Однако все пошло так, как должно идти. И зажатый кулак Ширвани приковал все внимание Марихуаны Андреевны.
– Дай… – снова шепчет она. – Дай…
Повторение звучит уже чуть ли не с угрозой. По крайней мере, почти истерично, хотя и шепотом. И он медленно разжимает свои сильные волосатые пальцы. Словно поиграл и дарит… И понимает, что для него ситуация выглядит так – поиграл и дарит. А Марина обязана смотреть на нее иначе. Для нее он – сомневается…
Она выхватывает из ладони трубочку, испуганно оглядывается на дверь и вытаскивает одну таблетку. Пальцы дрожат…
– Не переусердствуй…
В ее ответном взгляде нет даже благодарности. Только лютая жадность какого-то голодного лесного зверька…
* * *Ширвани выходит на крыльцо больничного корпуса, осматривается и шагает к воротам, где оставил машину. Выезжает, но на первом же перекрестке поворачивает и останавливается на тихой боковой улочке, где его никто не знает. Вытаскивает трубку спутникового телефона, вытягивает антенну. Перед тем как набрать номер, смотрит на часы. Казбек Ачилов уже должен прибыть в областной центр.