Елизавета Йоркская: Роза Тюдоров

Барнс Маргарет Кэмпбелл

В тишине полутемной комнаты ей казалось, что она слышит его приятный голос, его словам о том, что существуют более утонченные виды жестокости, с которыми она может столкнуться, если выйдет замуж за кого-нибудь другого. Тогда она не придала этому значения. Но сейчас его правота стала очевидной: день за днем Генрих жестоко пытал ее своим небрежением, и она не могла признаться в этом ни одному исповеднику. И еще Ричард не лукавил, говоря, что женщина, которая согласится выйти за него, никогда не будет испытывать недостатка в тепле, доброте и счастье. Ведь есть

же на свете мужчины, наделенные особым чутьем и воображением! Но чего ей ждать от Генриха, даже если он сейчас появится, — он приходит к ней лишь для того, чтобы совокупляться, и не думает о чувствах, которые испытывает она. И вдруг на Елизавету нахлынула такая тоска, что она закрыла ладонями свое пылающее лицо. Хорошо, что нарядные свечи, наконец догорели и потухли, подумала она.

В ярости она встала и принялась метаться из угла в угол, все еще не отнимая рук от лица. В отчаянии от того, что ее чувства жестоко отвергают, она упала у изножия кровати и горько разрыдалась, не в силах больше сдерживать подступающие к горлу слезы. Она не хотела верить, что в браке с Генрихом ей не познать восторгов любви, и ее оскорбляло сознание того, что ее женские чары не способны изменить его отношение к ней.

— Даже если Генрих сотни раз будет приходить ко мне, — всхлипывала она, — все равно будет то же самое.

На следующий день она была рассеянна и апатична, и ее фрейлины объясняли это тем, что она слишком переутомилась во время коронации, но старая Метти, которая знала ее с пеленок, догадалась, что новоиспеченная королева недавно плакала.

— Может быть, принести принца? — предложила она, чтобы подбодрить ее.

Но вместо того чтобы возиться с малышом, Елизавета молча стояла над колыбелью и смотрела на него неподвижным взглядом, а маленький Артур в ответ внимательно глядел на мать.

— Он очень похож на своего отца. Не правда ли, Метти? — спросила она. — Как ты думаешь, он и характером пошел в Генриха?

И Метти, которая за всю свою жизнь не прочитала ни одной книги, по выражению лица своей госпожи сразу поняла, в чем дело.

— Его Высочество будет умен не по годам, — уклончиво ответила она. — Но разве кто-то способен предсказать будущее?

— И это, наверное, высшее благо, которое дарует нам Господь, — вздохнула Елизавета. Подумав о том, сколько печальных тайн, омрачавших супружество, скрывала ее мать, она решила навестить вдовствующую королеву в ее уединении, несмотря на то, что это могло вызвать неудовольствие Генриха.

И в тот вечер, когда Генрих, наконец пришел к ней в спальню, Елизавета была настроена решительно и встретила его, стоя у резной перекладины их кровати.

— Я был очень занят. Пришлось приводить в порядок все бумаги, которые накопились за время твоей коронации, а вчера вечером у меня допоздна задержался французский посланник, — коротко сообщил он, заметив, что она как-то необычно молчит, и решив на всякий случай сразу же оправдаться.

— Надо полагать, разговор с посланником не идет у тебя из

головы?

— А кому нужна война с Францией? Елизавета с любопытством наблюдала за ним.

— А ты любишь драться?

— Нет, — усмехнулся он. — Какой нормальный человек любит драться?

— Мой отец и мой дядя — любили. Он подозрительно посмотрел на нее.

— Если ты хочешь унизить меня и показать, что в сравнении с ними я проигрываю, то позволю тебе напомнить, что мне постоянно приходится драться на поле битвы и обычно я побеждаю, — холодно заметил он.

Елизавета смотрела, как он отложил в сторону документы и свои записные книжки, которые, похоже, все время таскал с собой, и, видя, с какой аккуратностью он укладывает их в стопки, пришла в ярость.

— А ты когда-нибудь поступаешь так, как все остальные, и делаешь то, что тебе хочется? — спросила она, стараясь не выдать своего раздражения.

— Для королей это не так просто, как для «всех остальных», — сказал он характерным для него ироничном тоном, и при свете свечи Елизавета заметила, что его тонкие губы растянулись в самодовольной улыбке. — Возможно, было бы точнее сказать, что я часто нахожу удовольствие в том, что я обязан делать.

— В чем же это? — поинтересовалась она, совершенно искренне пытаясь понять его.

— Например, открывать новые торговые пути. Давать привилегии торговцам и помогать им строить корабли, как я это делал в Бристоле. Слушать рассказы о далеких загадочных странах.

— И рассматривать то, что привезли из плавания моряки?

— Да. И еще беседовать с нашими лондонскими купцами. Некоторые из них необыкновенно умны, и дела их идут в гору. Если бы судьба сложилась иначе и мне не нужно было управлять страной, я бы обязательно стал купцом и радовался тому, что моя торговля процветает.

— И деньги текут в твой кошелек.

Она не могла сдержаться, чтобы не произнести этой фразы. Генрих, который в этот момент стягивал с себя халат, смерил ее пронзительным взглядом. Но она стояла, потупив глаза, и ее лицо ничего не выражало. Если он сначала и заподозрил иронию в ее словах, то сейчас решил, что ошибся.

— В этой комнате прохладно, дорогая, — заметил он, внезапно почувствовав желание сгладить холодность, к которой он обычно прибегал, чтобы скрыть смущение, когда эта женщина ждала от него тепла и искренности. — Умоляю, давай ляжем.

Он уже стоял под пологом кровати и снимал домашние туфли. Она невольно с раздражением вспомнила, как он обычно аккуратно ставит их рядом. «Я обычный живой человек, способный на страстную любовь, и многие мужчины с ума сходят по мне, — думала она. — Я не позволю, чтобы мою любовь принимали как должное, и превращали ее в государственную обязанность или привычку!»

Но сначала она даст ему шанс, — им обоим она даст шанс. Поговорит с ним и откроет ему свое сердце. Она медленно подошла с другой стороны кровати и протянула вперед руки, повернув их вверх ладонями над откинутой простыней, взывая к нему с безнадежной мольбой.