Елка. Из школы с любовью, или Дневник учительницы
Шрифт:
Тогда зачем они, эти книжки? Неужели тысячи людей свой талант, горячую веру в справедливость, свое неравнодушие и саму жизнь — все это растратили впустую?! Нет, и никто меня не переубедит: настоящая книжка делает человека чище, лучше, порядочнее. Если он, конечно, умеет читать. Я не буквы имею в виду.
Люди уже лучше. Их просто надо воспитывать. Как в школе. Пусть постепенно, без рывков, восстаний и революций, но — постоянно. А в педагогике, как верно говорил наш Слава КПСС, есть один-единственный метод — собственный
Потому первой по законам должна начать жить власть. Не только эти законы предлагать, разрабатывать, принимать, утверждать, дополнять, но и жить по ним. Разберись московский депутат тут же, на месте, со злосчастными участками, глядишь, и номенклатурная дама со своим ковриком когда-нибудь человеком стала бы.
Опять Ирку вспомнила. Она бы согласилась: конечно, стала. Но только если бы приказали, и деваться было б некуда. А ты, Ленка, дура, даже приказом неисправимая.
А я бы ей ответила: нет, не дура. Идеалистка.
Она: так это одно и то же…
23 февраля
Все-таки умницы у меня девчонки! Мы, конечно, с ними целую неделю втихушку сочиняли, репетировали, подарки чуть ли не за месяц заказывали, но оно того стоило: мальчишки были в шоке! И ведь никто из девчат не проболтался!
Поздравлять решили на истории, мой урок стоял вторым. Пришлось пожертвовать десять минут, но для хорошего дела не жалко. Тем более что потом никаких накладок: мальчишек мы договорились сегодня не спрашивать, а девчонки в прямом смысле подготовились и за себя, и за того парня.
Пока вручали подарки, несколько раз хохотали так, что я боялась, как бы не заявился кто из администрации. Дарили фотографии в образе «двадцать лет спустя». Фотошоп — великая вещь! Марина придумала.
Илюшка Смирнов — в мантии и магистерской шапочке — по нашей общей протекции стал великим ученым. Рубину девчонки хотели пристроить пузо и портфель с надписью «самый большой начальник». Пузо я не разрешила. Зачем портить праздник? А про начальника — никуда не денешься, мы на это обречены. Хохлов, понятно, весь ушел в мышцы. По-моему, ему пожертвовали тело Шварценеггера. Или Ван Дамма — кто ж их без головы разберет… Прагматичному Зайцеву напророчили собственный завод, Юре Морозову вручили палитру и мольберт. Неравноценно, конечно, но все остались довольны.
Интересно, через двадцать лет кто кем станет на самом деле?
24 февраля
Вчера после уроков открыла дисциплинарку — глазам не поверила. «Лажина устроила на уроке драку. Грубит учителю», — и подпись англичанки. Удивилась не насчет драки — наверное, опять начали обзывать, вот и не выдержала. Хотя в последнее время ее вроде не трогали. Я еще недавно себя похвалила:
Но чтобы грубить учителю… Может, в запале?
Не люблю, когда ругаются. Особенно девчонки. Иногда как завернут — хоть стой, хоть падай. Я поэтому и «Над пропастью во ржи» только раза с четвертого прочитала. Там все «гнусный» да «поганый». Глаз режет. Но когда дочитала, поняла, зачем это. Чтобы показать: все мы как ежики — прячем себя, свои слабости и часто больно колем, чтобы не укололи нас. И не видим друг друга настоящих. Иногда — всю жизнь.
Написала и удивилась. Получается, доброта, нежность, порядочность — это все слабости? Тогда сила в чем?
Смотря для кого. Для Рубина — в должности, для Хохлова — в кулаке, для Яковлевой — во власти.
А для меня?
Наверное, в уважении. Я бы не смогла жить, когда вслед одни проклятия. Может, мне проще, потому что женщина? Не нужно добывать, выбивать, урывать?
Ага, Сова — чудный тому пример! Ну просто тургеневская девушка!
Нет, Сова не в счет — она начальник, а начальники все мужского рода, даже если иногда по старой памяти надевают юбки. Что бы там Лиля ни говорила.
25 февраля
Ни к черту из меня педагог! Возишься с ними, носишься, а в итоге — все коту под хвост!
Сегодня начала насчет Лажиной разбираться — волосы дыбом встали! Оказывается, травить ее действительно перестали. Не без вмешательства Яковлевой, конечно, в этом я не ошиблась. Так она теперь тоже себе девочку для битья нашла! Я ее спрашиваю: как же так, ведь тебя саму унижали, забыла, как слезами умывалась? Молчит. Давлю на совесть, потом опять на жалость — молчит.
В сердцах не выдержала:
— Не надо было мне вмешиваться! Какая разница: сначала над тобой издевались, теперь ты над Куликовой. От перемены фамилии ничего не изменилось. Хотя нет: издевателей стало на одного больше. Ну что ты все молчишь?! — вспылила я.
Она подняла голову. В глазах — ни слез, ни раскаяния.
— Я больше не хочу быть слабой.
— А разве сильной можно быть только за счет других?
— А разве нет?
И ведь не дерзила, она действительно так думала! Я даже немного растерялась.
— Конечно, нет! Сила — в независимости от других. Понимаешь? Не-за-ви-си-мос-ти! — почти прокричала я. — В выборе, мнении, поступках — во всем! И плевать, что думают какие-то там… — Я попыталась найти подходящее слово, но, захлебнувшись в негодовании, так его и не нашла. Утопая, схватилась за спасительную соломинку и выдала нетленный постулат: — А независимость — это свобода!
А она только легонько пожала плечиком:
— Вот я и выбрала. Хочу как Яковлева… Чтобы с одного слова… Хочу и могу! — добавила гордо.