Елки-моталки
Шрифт:
– Это вы будете?
– Родион рассмеялся.
– Я, - гордо сказал парень.
– Употребляю! Вусмерть. Можно с вами по стопарю выпить?
– Я не пью, - нахмурился Родион, заметив, что парень чуть навеселе. Добавил: - С кем попало.
Гришка растерялся, бормотнул:
– А я не кто попало.
– Кто же вы?
– Я на стройке работал, - сказал Гришка.
– По шестому разряду.
– И что?
– Выгнали, - простодушно объяснил Гришка.
– Можно, расскажу по порядку?
– Валяй!
– Родион присел на
– Взялось все с одного случая, - обстоятельно начал Гришка.
– Захожу в закусочную. Спрашиваю: "Напитки у вас бывают?" - "Коньяк", - говорят. А у меня уже характер слабый выработался. Через полчаса я захорошел. Чувствую только, вторую бутылку давлю. В углу стоят трое. "Идите спать", - говорю. Они меня пригласили на улицу и уделали. Выхожу утром на работу - весь в синяках. Мастер спрашивает: "Что это с тобой, Колотилин?" - "Родимые пятна", - говорю. "Раньше не было".
– "А они, отвечаю, у меня особые, блуждающие. Сегодня здесь, завтра там". И тут он меня обидел. "Это родимые пятна капитализма", - говорит. Я ему тоже врезал. Как он молодых ребят опивает и что у них с прорабом одна лавочка. Ну, перевели в подсобники. Это меня-то, плотника первой руки!
В голосе Гришки Колотилина послышалась обида.
– Ну-ну?
– сказал Родион.
– Повело совсем. С утра уж я не мог без этого. Олифу начал потаскивать, белила, рубероид. Товарищеский суд был и много другого. Потом работу совсем забросил, ни за что пятнадцать суток получил. Выселили, паспорт в милицию забрали - и сюда...
– Хорош, - сказал Родион и поднялся.
– А ловко вы сегодня этого хмыря!
– восхитился Гришка.
– Будто краном... Можно у тебя спросить?
– Еще рубль?
– Родион глянул в те же умоляющие глаза.
– Не дам.
– Да нет, - сказал Гришка.
– Не то. В работу бы меня скорей взяли, а то я тут чего-нибудь сопру по мелочи.
– Давай ко мне тогда, елки-моталки.
Родион поднялся, пошел было, но такой уж день, видно, выдался - его догнал Евксентьевский, тронул за рукав.
– Ты на меня только не рычи, товарищ Гуляев, - сказал он и засмеялся как ни в чем не бывало.
– Можно один вопрос задать?
– Спрашивайте, - сказал Родион равнодушно.
– У меня такой вопрос, товарищ Гуляев. Почему мы должны перед этим товарищем Гуцких ползать?
– Вам не понять.
– Да? Это почему же?
– Да так уж.
– А все-таки?
– Да за одно то, что он весь осколками порван! И под сердцем у него сидит кусок немецкого железа, а он на вас, сволочей, еще нервы мотает!
– Значит, берешь меня в свою команду?
– А идите вы к едрене-фене!
– Родион затоптал окурок и пошел прочь, сплевывая с губ табачную горечь.
5
Следователь. Свидетельница Чередовая, вы первый раз увидели Евксентьевского
– Нет, в вертолете еще обратила внимание.
Следователь. Обратили внимание? А он на вас тоже обратил внимание?
– Ну, все в одной кабине были...
Следователь. И Гуляев?
– Рядом сидел.
Следователь. А он ухаживал за вами?
– Зачем вам нужно знать такие вещи? Ну, ухаживал, если в вашем понимании...
Следователь. Я спрашиваю, этот Евксентьевский-то не ухаживал за вами?
– Вы считаете, я бы позволила?
Следователь. Значит, вы не думаете, свидетельница Чередовая, что причиной преступления была ревность?
– Я даже не думаю, что и преступление-то было.
Следователь. Ваше особое мнение мы знаем. Но учтите, за ложные показания вы несете уголовную ответственность по статье сто восемьдесят первой.
– Не боюсь я ваших статей. Я правду сказала.
В субботу после обеда Родион позвонил на базу.
– Какие пироги, Платоныч?
– Горячие, - донесся голос Гуцких.
– Это ты, Гуляев? Горячие пироги. Горимость высшая, пять баллов. Пластает тайга.
– Ясно. Бирюзов не прилетал?
– Хватился! Утром еще. Про тебя спрашивал.
– Ты сказал, что я в порядке?
– Сказал. А он группу-то отправил поездом, а сам пробился на гражданских самолетах. У него целая история была на пожаре...
– Что за история? Где он сейчас?
– А я его тут же на самолет и скинул в одно интересное место. Народу, понимаешь, не хватает.
– Куда же это его?
– В район Атаманки. Одного. Там здоровый пожар, надо срочно готовить вертолетную площадку. За день, думаю, сделает...
– Платоныч.
– Родион сильно прижал трубку к уху.
– Ты как хочешь, Платоныч, а я к нему. Когда туда вертолет?
– Послезавтра. Бригаду Неелова повезу. Ну хорошо, хорошо, Гуляев. Бюллетень ты закрыл?
– Да.
– Погоди, не бросай трубку! Еще новость. Твоя подопечная уже тут. Оформляется. Она, оказывается, с десятилеткой. Что? Придешь?
Родион слушал и не слушал - ловил краешком глаза такси, переминался в телефонной будке, и вся она ходила и скрипела...
Они встретились во дворе конторы. Родион боялся этих первых минут, думал всю дорогу, что он ей скажет, как поздоровается, и никак не мог придумать. А получилось, что они даже не поздоровались, вроде бы забыли.
– Приняли!
– радостно крикнула Пина с крыльца, заметив его у ворот.
– Ух ты, елки-моталки!
Он рассматривал ее, словно увидел впервые в жизни. Да на то оно выходило, потому что Пина представлялась издалека другой. Платье на ней легкое было сейчас и чулки такого цвета, будто их не было совсем. А от туфель Пина длинноногая сделалась, точно городская студентка, к которым Родион всегда боялся подходить. И вся она ничем не напоминала ту бабу-растрясуху, с которой он встретился на Чертовом бучиле, только в глазах те же бесенята. Пина приблизилась.