Елки-моталки
Шрифт:
– Ты не хлопотал тут за меня, дяденька?
– Что ты, тетенька!
– Смотри, а то я не люблю, если что-нибудь по знакомству. И ноты отца не приходило?
– Какой ноты?
– Видно, я ее опередила. Написал, что, мол, мою дочь Агриппину Петровну Чередовую, когда она приедет, прогоните назад, если сможете.
Они рассмеялись. Пина весело, от души, а Родион сдержанно, как бы не решаясь, потому что он не мог освободиться от волненья и не знал, как поддержать разговор.
– Мне еще надо паспорт
– Может, завтра?
– В воскресенье-то?
– А мы дней не разбираем, когда горит.
– Тогда в кино, - предложила Пина.
– А что? Можно и в кино, - обрадовался Родион.
– Поехали.
В городе было людно. Билеты, оказалось, порасхватали на все сеансы, и это огорчило Родиона, потому что теперь надо было придумывать разговоры с Пиной.
– Как здоровье отца?
– спросил он.
– Ничего. Я же писала.
– Хотя верно.
Они шли по большой улице. Пина разглядывала толпу, нет-нет да окидывала Родиона быстрыми глазами, улыбалась, а он страдал, не зная, чему она улыбается.
– Ты мои книги получала?
– Все получила. Я же писала тебе.
– Хотя верно, - согласился он.
– Еще раз спасибо.
Родион молчал. Как всегда, слова приходили потом, когда нужды в них уже не было. Если б билеты они достали! Он бы просто сидел рядом с ней, а кино бы работало за него.
– За что спасибо-то?
– с запозданием сказал он.
– Я сам сначала читал, а потом уже посылал.
– Видишь, я говорю, что ты хитрый человек!
– засмеялась Пина.
– Все до одной прочел?
– Все.
– Ну и как?
– Разные они, - осторожно сказал Родион.
– Ремарк, например? "Три товарища"...
– Да, да, помню. Немец, у которого два имени? Эрих и зачем-то еще Мария.
Пина снисходительно заулыбалась:
– Ну и как тебе он?
– Пишет крепко, но смотря что взять из него, - неуверенно протянул Родион.
– А что бы ты, например, взял?
– Что это парни у него не поддаются, хотя их жизнь всяко ломает.
– Еще?
– Словам цену знают. И товариществу у них можно поучиться. Без этого они бы там пропали.
Пина удивленно заглянула сбоку в лицо Родиона, осторожно взяла его под руку, а он покраснел, и ему стало жарко вдруг от этого непривычного прикосновения. Когда раньше он гулял с девчатами - сам брать больше старался, а так, оказывается, все по-другому, и даже сердцу горячо, и легко идти.
– Знаешь, а я одну твою книгу привезла. Она же с печатями! Зачем ты ее из библиотеки?
– А что было делать?
– отозвался Родион.
– Искал, искал - нет нигде. Деньги внес, да и только.
– Нет, надо сдать.
– Можно и сдать, - согласился Родион.
К вечеру толпа стала гуще. Пина уже насмотрелась на нее, а Родион вообще не любил
– Посидим?
– предложила Пина.
От пестроты и тесноты они забились в крохотный сквер на главной улице, нашли краешек скамейки. Родион с наслаждением вытянул ноги, погладил колени. И вдруг вспомнил о том, что забылось на часок. Как там Санька сейчас? Распалил небось костер, кусты рубит, таскает колодины. А может, уже наворочался, спать лег?
– Ты о чем задумался?
– Знаешь, - помедлив, ответил Родион.
– Летом да осенью толпа у нас пожиже, а вот весной откуда только берется народ!
– И ты об этом задумался?
– засмеялась она.
– Да нет, как бы тебе объяснить?
– Родион торопливо закурил.
– Мы весной в городе почти не бываем. Горит сильно.
– Весной? Почему?
– Прошлогодняя трава. Одна искра - и пошло. Еще снега по низам, а в суходольных местах и на солнцепеках все звенит. Да и хвоя самая сухая в году, и лесорубы сучья дожигают, и в воздухе влаги нет - весняк ее выпивает. Скучно тебе все это?
– Говори, говори!
– сказала Пина, рассматривая в сумерках его профиль.
– Да причин-то много. Леспромхозы вырубки плохо чистят. Земля холодна и не отдает пока воду. Что отпустит - дерева сосут, им сейчас только дай. Да не в этом дело...
– А в чем?
– Санька Бирюзов там один сейчас. Конечно, не впервой... Но у него какая-то история вышла, а он один, понимаешь?
Зажглись фонари, посвежело, и Родион отдал Пине свой пиджак. Она влезла в него, скинув туфли, а гуляющие оглядывались на них и улыбались. Действительно, какая уйма людей в этом городе!
– Понимаю, - сказала Пина.
– В понедельник я лечу к нему.
– И я тоже.
– Вообще не женское это дело, Пина.
– Ну, знаешь!
– Да я-то знаю. Не пора тебе?
Гостиница была недалеко от сквера. Пошли по затихающим улицам, и Родион, будто воробья, держал ее кулачок в своих широких и грубых ладонях. Она зашевелила пальцами, потрогала его мозоли.
– Ого!
– Что?
– спросил Родион.
– Бобы.
– Прошлогодние, - сказал Родион, пытаясь высвободить руку.
– За зиму не сошли.
– Родион, а почему у тебя здесь пальца нет?
Он отдернул руку.
– Отстрелил?
– Да нет...
Родион стеснялся своего недостатка, однако Пина спрашивала как-то очень участливо, просто, он почувствовал себя с ней свободно и легко, почти как с Санькой Бирюзовым. Но вдруг забоялся, что может каким-нибудь неловким словом все испортить, хотя история, которую он мог бы сейчас рассказать, была всем историям история.
– Расскажи, Родион, - попросила Пина.
– Знаешь, не к месту. Это целое дело...