Елки-моталки
Шрифт:
– А есть люди, - заметила Пина, - которые всю жизнь землю копают.
– Ну и что?
– Ничего. Копают, и все.
– Может, они счастливее нас?
– Он махнул рукой, как бы говоря, что Пина его все равно не поймет.
– А я вообще-то даже не знал, что земля такая тяжелая...
– Конечно, барахло у иностранцев легче клянчить!
– участливо проговорила она.
– К вашему сведению, я этим делом не занимался, - с достоинством сказал он.
– Я презирал фарцовщиков. И не из-за гордости, как говорится, великоросса,
– А в вас есть?
– Пина оперлась на черенок лопаты, наивно раскрыла глаза.
– А? Скажите, вы интеллигент?
– Со стороны виднее, - опять явно рисуясь, сказал он.
– А я всегда думала, - серьезно произнесла Пина, - что интеллигент это человек, который все для народа.
– А разве я не народ?
– усмехнулся он.
– Вы - народ?
– удивилась она, не заметив, что он запутывает разговор.
– Все мы народ. Так интеллигент Чехов говорил.
Пина не нашлась, что ответить, хотя чувствовала за собой какую-то очень большую правду. Взялась копать. Он тоже поднялся и, проходя мимо, зачем-то тронул ее плечо чуть слышно, а она резко распрямилась.
– Эй, обожгешься!
Этот невыносимо длинный день тянулся медленно, минутами, и конца ему не было видно. Пина принялась считать далекие взрывы, ясно представляя себе, как Родион запаливает шнуры, отбегает в кусты, режет затравку, потом бережно, нежно, будто бабочек, вытаскивает из коробки капсюли-детонаторы, делает закладку на полосе... А как пышет-то из леса перегретого - и без пожара жарко. Что они, на самом-то деле, неужели обедать не придут?
Но вот из кустов вышли рабочие. Они несли пустую алюминиевую баклагу, лопаты и топоры - до конца, видать, полосу пробили. Евксентьевский с ними, и Баптист, и Колотилин, а Родиона с Санькой нет - вдали рвалось и рвалось, и эхо прогромыхивало по лесу.
– Обедать, хозяйка?
– У меня все готово.
За едой они повеселели. Сдержанно хвалили кулеш, негромко переговаривались.
– По стаканчику бы сейчас.
– Что ты! Развезет с устатку...
– А вот у меня, - на лету подхватил интересный разговор Гришка Колотилин, - хороший этот, как его? Ну, в голове! Который у космонавтов-то. Как его?
– Вестибулярный аппарат?
– подсказал кто-то.
– Вот-вот!
– обрадовался Гришка.
– Он. Всегда, бывало, приду сам. Не помню как, в невесомости, а приду...
– Орел!
– похвалил его дядя Федя, но тему не поддержал и обратился к своим: - А ветер-то загинает, ребята!
– Далеко еще, однако, загинает, верно.
– А ну как совсем его загнет?
– Испугал бабу шелками!
– Чего гадать-то? Заветрит если, там увидим...
Рабочие потянулись в палатку, довольные, словно бы гордые тем, что вот закончили вместе большую работу.
– Мы часок поспим, дочка. Гуляев приказал. А ты ему воды снеси запалился парень.
– Сейчас!
– обрадовалась Пина.
–
Пина торопливо собирала посуду, слушала невнятные голоса из палатки.
– Полоса, почитай, готова...
– Рвать ее надо еще долго.
– А с боков не обоймем мы его, однако.
– Да-а-а... Что-то команду Платоныч не везет.
– Платоныч дело знает.
– Знает-то знает, да делов теперь ему. Суша! Звон!
– Хлебов да лесу, мужики, погори-ит!
– И паук все кусты оплел - к жару.
– Будет вам, поспим...
– Нет, мужики, баба хорошо на пожаре, - никак не мог успокоиться кто-то.
– Вспомните, мы ведь сроду укуской ели...
– А какая согласится-то?
– А эта-то хлопотли-и-ивая...
– Да будет вам!
– перебил чей-то голос.
– Поспим...
Пина покраснела от похвалы. Она собрала кое-чего поесть, побежала со жбаном к бочаге. Кусты там стояли в молочном дыму, будто кто срезал их вершины. И черный выворот с рваными краями торчал из белого, пугающе большой и неподвижный. А на воде по-прежнему лежал тонкий слой чистого воздуха - вода, значит, не только против огня, она и дым держит? Пина спешила. Жбан был полон, только ей показалось, что попал сор. Вылила, потом зачерпнула осторожно, не беспокоя воды.
Солнце клонилось к вершинам сосен, когда она вышла на полосу. Ему еще долго катиться по небу, но навстречу подымался из обреченного леса дым, солнце стало приныривать в плотные серые волны, они пригашали его и сами освечивались желтым. А зелень вокруг притушило. На полосе, если она спрямлялась, туманились в синей дали кусты и трава - пожар подходил.
Бирюзов обрадовался, завидев Пину, бросил все и побежал навстречу. Напился он быстро, начал есть хлеб, что принесла ему Пина, ломанул полкружка колбасы.
– Ну и уважила, Агриппина!
– восхитился он.
– Тащи скорей воду Родьке он свой чай сегодня не пил, сгорел, наверно, совсем.
Пина еще долго шла на взрывы Родиона, - должно быть, он взялся с другого конца полосы. Она почти бежала. Стало мокро под спецовкой, душно, и ноги в сапогах совсем сопрели. Вот бухнуло недалеко. Рррр! Из-за кустов она увидела, как взметнуло землю, потревожило ветки на деревьях, и они закачались. Рррр! Ррр-ааа! Эхо на добрых басовых нотах рыкнуло рядом, прокатилось мимо, ушло куда-то к стану, и там его еще долго гоняло по лесу.
Пина выскочила из кустов. Родион уже закладывал взрывчатку в новые ямки, Пина не знала, что скажет ему. Поставить воду и уйти? Вот он заметил ее. Смотрит, улыбаясь, как она идет, а шла-то она хорошо, высоко подняв голову, и независимо смотрела прямо перед собой.
Поставила жбан на землю и вправду повернулась, сделала шаг назад.
– Пина!
– вскрикнул Родион, и она, помедлив, оглянулась.
Бидон был уже у него. Родион пил, не спуская с нее взгляда.
– Я тебе помогу?
– спросила она, берясь за лопату.