Элла
Шрифт:
Гунтарсон молился о том, чтобы встретить кого-то похожего на Эллу, молился много лет. Так что теперь не время для нетерпения.
— Угадай, что у меня на голове.
— Звезда?
— Верно, верно…
— Не понимаю, — сказала Элла.
Питер запустил руку в светлые волосы и наклонился к ней. На макушке у него темнело родимое пятно в форме звезды.
— Что у меня в карманах? — следующая попытка.
— Камень, — немедленно отозвалась она.
Питер удивился. Он и не вспомнил о камне, который всегда носил с собой. А думал он о контракте, который должен был подписать отец Эллы, — бумага
— Зачем вы носите с собой камень?
Он гадал, показать ей его или нет.
— Он принадлежал моей маме, — сказал он. Но это была не совсем правда.
Элла почувствовала что-то, до чего не могла дотянуться. Что-то, как бы отгороженное от нее сплошной стальной вертикальной пластиной. Эта пластина не имела ни запаха, ни очертаний, и невозможно было догадаться — что там, за ней. Может быть, она скрывала всего одну маленькую тайну, а может быть, целую жизнь, в которую Элла даже краешком глаза не могла заглянуть.
— Хочешь на него взглянуть?
Элла решила, что то, до чего она не может добраться — это интеллект Питера. У него был мощный интеллект, стальная воля. Большинство его мыслей для нее были бы китайской грамотой. Она просто тупица — что ж, для нее это не новость.
Она доверилась ему, назвала своим другом. Она уверена, что он от нее ничего не скрывает. В конце концов, он показывает ей камень, который принадлежал его матери.
Она держала его в лодочке ладоней — осколок хрусталя в четыре дюйма длиной, прозрачный, как стекло. Пять его граней были гладкими, резко сведенными к отшлифованному острию. На другом конце основание кристалла было шероховатым и мутным.
— Ты в нем что-нибудь видишь? — спросил Питер. Он улыбался, но за улыбкой пряталось беспокойство. Ему тяжело было видеть, как кто-то — пусть даже Элла — прикасается к камню.
— Я вижу свои пальцы, — начала она. — Ой, они сломаны! Он рассмеялся:
— Это просто эффект призмы.
— Я вижу большие утесы.
— Правда? Ну, может быть, это холмы дальше по дороге. Кто-то говорил мне, что этот камень из Бристоля, из тех времен, когда рабочие рыли котлован для подвесного моста Брунеля. [24] Они называют такие камни «бристольскими бриллиантами», их там очень много.
24
Клифтонский подвесной мост над рекой Эйвон в Бристоле, построенный по проекту инженера Изенбарда Кингдома Брунеля.
Элла продолжала смотреть на камень, а потом спрятала его в ладонях.
— Я всегда ношу его с собой. Можно, я теперь заберу его?
Она еще раз взглянула на камень через полуразжатые пальцы, и протянула его Питеру.
— Ну вот, оно исчезло, — сказала она.
— Что исчезло?
— Там было лицо.
— Ты видела какое-то лицо?
— Он же не как зеркало или еще что-нибудь, нет?
— Ты не могла видеть свое отражение Элла, если ты это имеешь в виду…
— Там было лицо!
— Некоторые люди видят в кристаллах образы, Элла. Моя мама умела
— Типа, будущее?
— Возможно. Не всегда. А какое оно было, это лицо?
— Она была в воде…
— Что?! — его лицо изменилось так мгновенно, и он прошипел это слово так яростно, что Элла отшатнулась. — Нет-нет, не бойся, Элла. Опиши мне ее лицо.
— У нее были светлые волосы. Совсем белые. Как мои, только короче. Они плавали вокруг нее. Как нимб вокруг ангела.
— Это называется гало…
— Но ее лицо было под водой — вроде она и плывет, а вроде и утонула. Глаза были открыты. Они совсем закатились наверх, она меня не видела, — голос Эллы дрожал. Питер даже не смотрел на нее — он уставился в камень, слепо, как будто видение Эллы могло вновь появиться на сияющих гранях, как на телеэкране.
— Это была я? — умоляющим голосом спросила она.
— Никогда в нем ничего не видел, — рассеянно проговорил он. — Я смотрел и смотрел, много раз. Христос свидетель, я старался…
— Это была я? Да? Это я утонула? Там, в воде — это была я?!
Он встретил ее взгляд, но не смог заставить себя ответить.
Спрятав камень в кулаке, он поглубже засунул его в карман.
— Забавно, — сказал он, застегивая молнию. — Забудь об этом. Просто забудь — и все. Э, да я, оказывается, проголодался! А ты не хочешь поесть?
После обеда они попробовали заниматься телепатией в разных комнатах, или стоя по разные стороны кирпичной стены. Никакой заметной потери энергии. Они пробовали транслировать слова, потом мелодии, названия цветов, городов, целые предложения. У Эллы получалось воспроизводить мелодии, которых она никогда не слышала, стоило Гунтарсону о них подумать, хотя она и заявила, что ей медведь на ухо наступил. Она пропевала даже трудные строчки: «Когда тебя зову, у-у-у, у-у-у…»
— Из какого это фильма? — спрашивал он.
— Не знаю, — а потом, «достав» ответ из его мыслей: — «Розмари».
— Кто в нем играл?
Опять она секунду выглядит озадаченно, потом отвечает: — Жанет Макдональд и Нельсон Эдди, — и опять озадаченно: — Это что, человеческие имена?
— Ты о них никогда не слышала, да? Ты была бы звездой викторин. Могла бы просто читать мысли ведущего.
Интересно, а она может предсказывать числа в рулетке? Отмечать победителей в списках участников гонок? Отгадывать выигрышные номера в лотерее?
Она хихикает.
— А в школе ты такая же умница?
— Я не могу узнавать ответы от других людей. Это не так просто. Только от вас.
— А как с твоей семьей обстоит дело? С мамой, например? — но Джульетта наотрез отказалась участвовать в игре. — А как насчет брата?
Она пожимает плечами.
— Никогда не пробовала…
Она хотела рассказать ему все, чтобы объяснить, как она получает образы, возникающие в мыслях других людей, как вызывает в воображении экран телевизора, и видит то, что видит ее брат. Она хотела объяснить, что ей не очень-то легко даются слова, что она не смогла бы понять, как извлекать цифры и ответы из головы посторонних людей. Она хотела все это рассказать Питеру, но не знала как.