Элмер Гентри
Шрифт:
– Не пойму, Генри, что это за муха тебя укусила. Ты лучше бы сам помолился немного, чем нападать на бедного мальчика. Ни ты, ни я нигде не смогли бы быть счастливы, кроме как при баптистской церкви или в настоящем истинно-баптистском колледже.
Жена декана чинила старые полотенца. Брови ее были озабоченно сдвинутые, губы беззвучно шевелились. Покончив с работой, она поднялась на второй этаж, чтобы пожелать спокойной ночи своим родителям. Старики поселились у нее с тех пор, как отец - сельский священник - в семьдесят пять лет ушел на покой. До Гражданской войны он был миссионером в штате Миссури.
По-прежнему хмурясь, жена декана вошла
– Пора спать, папа! И теба, мама, тоже!
Старички, сидевшие по обе стороны ледяной батареи, уже клевали носами.
– Ладно, Эмми, - пискнул отец.
– Скажи, папа… Мне пришло в голову… Скажи вот что: если б ты сейчас был молод, ты пошел бы в священники?
– Разумеется! Что за мысль! Самое славное поприще для молодого человека! Какие могут быть сомнения? Спокойной ночи, Эмми!
Однако его престарелая супруга, снимая с охами и вздохами свой корсет, пожаловалась:
– Не уверена, что ты пошел бы в священники, во всяком случае, если б твоей женой была опять я - кстати, это еще неизвестно во второй-то раз… - И если б я тоже вставила словечко…
– Да: уж что-что, а это-то вполне известно! И не говори глупостей! Конечно, стал бы!
– Не знаю… Пятьдесят лет - сыта по горло! И каждый раз готова была лопнуть от злости, когда, бывало, явятся наши приходские жены да начнут совать носы куда не надо да хаять каждую салфеточку на спинке стула… А уж если когда наденешь мало-мальски приличную шляпку или шаль - готово: пошли чесать языки! "Жене священника не пристало носить такие вещи". Ах, провались они! А я-то как раз всегда любила шляпки хорошенькие, яркие! Знаешь, сколько я передумала обо всем об этом! Вот ты, например, всегда был прекрасным проповедником, ничего не скажешь, но я тебе сколько раз говорила…
– Да, что правда, то правда, говорить ты горазда!
– …сколько раз говорила: почему так получается - когда ты стоишь на кафедре, то все знаешь, рассуждаешь про возвышенные предметы, про таинства, а когда приходишь домой, ничего не знаешь и ничего не умеешь! Даже молоток не можешь найти, или хотя бы испечь каравай хлеба, или расходы подсчитать так, чтобы хоть раз правильно сошлось, или найти Обераммергау [31] на карте Австрии!
– Германии, женщина! Я спать хочу, не мешай!
– Столько лет притворяться, что мы такие замечательные, когда мы самые что ни на есть обыкновенные люди. Неужели ты не рад, что хоть теперь стал человеком, как все?
– Может быть, так оно и спокойней. Но это еще не значит, что я снова не поступил бы точно так же.
– Старик задумался и долго молчал.
– Да, скорей всего, я избрал бы тот же путь. Так или иначе, у молодых людей не следует отбивать охоту к посвящению в духовный сан. Должен же кто-то проповедовать слово божье?
– Да, наверное… Ох-хо-хо! Пятьдесят лет прожить женою священника! Если бы я хоть по-прежнему верила в непорочное зачатие! Нет, уж - только не начинай объяснять! Ты уже тысячу раз объяснял! Я знаю, что это правда, раз так сказано в библии. Если бы еще я могла поверить в это! Но… И почему только ты не попробовал заняться политикой! Вот бы славно! Если бы я хоть раз - один разок побывала в доме сенатора на банкете или там, я уж не знаю на чем, в ярко-красном платье, в золотых туфельках! А уж потом - пожалуйста: влезла бы в черную шерстянку, скребла полы, слушала бы, как ты репетируешь свои проповеди в конюшне
И почему религия непременно требует, чтобы ты верил в такое, что никак не сообразно с жизнью? Ах, да не заводи ты мне опять эту старую песню: "Я верую, ибо это невероятно!" Верую, ибо невероятно! Фу! Такое только от попа и услышишь! Ох-хо-хо… Только на то и надеешься, что умрешь, пока еще не успеешь потерять веру. Но, по правде сказать, чем я старше, тем мне меньше нравятся все эти проповедники, что болтают про ад, которого сами никогда в глаза не видали.
Двадцать семь лет! А ведь сколько лет она у нас прожила! Ох, и лягалась же, помнится… Как тогда опрокинула двуколку…
Старички заснули.
ГЛАВА ПЯТАЯ
В тополевой роще у мутной речушки, в трех милях к западу от Парижа (штат Канзас), собрались верующие. Они пришли на целый день в парусиновых пыльниках с корзинами, набитыми снедью, с мокрыми, несчастными младенцами - они собрались на торжество. Брату Элмеру Гентри и брату Эдварду Фислингеру, уже получившим разрешение выступать с проповедями, предстояло пройти официальное посвящение в сан баптистских священников и стать полноправными проповедниками.
Оба приехали в родные места из Мизпахской богословской семинарии, дабы принять этот сан от своего совета церковных общин - "Баптистской ассоциации Кейуска-ривер". Обоим оставался еще год до окончания трехгодичного курса семинарии, но наиболее благочестивые сельские братья считают, что следует посвящать в сан пораньше, дабы молодые пасторы, еще не постигнув высшей премудрости, уже могли бы читать по воскресеньям проповеди в дальних приходах и, облеченные духовным званием, творить добрые дела.
Каникулы по окончании колледжа Элмер провел на ферме. Летом после первого курса семинарии он был надзирателем в бойскаутском лагере; теперь же, после посвящения в сан, ему предстояло замещать священников в небольших церковных приходах своего родного края.
На втором курсе семинарии он скучал и томился еще сильней, чем в Тервиллингере, и частенько подумывал о том, что надо бы все-таки бросить все и смотать удочки. Однако после вылазок в Монарк, ближайший городок, где жили девицы легкого поведения и содержатели баров (с которыми он был знаком, пожалуй, ближе, чем полагалось бы духовному лицу), он снова укреплялся в намерении вести чистую жизнь. Так-то вот и удавалось ему продвигаться к высшей ступени совершенства, воплощенной в звании "бакалавра богословия".
Но и скучая, он все-таки приобрел солидный запас профессиональных навыков.
Теперь ему было бы не страшно выступить перед любой аудиторией и смело разглагольствовать на любую тему в пределах любого регламента с точностью до минуты, сохраняя полное самообладание и - если не считать кое-каких мелких погрешностей - почти не делая синтаксических ошибок. Он обогатил свой лексикон изысканными оборотами. В его распоряжении было теперь восемнадцать синонимов для слова "грех", из коих одни были весьма длинные и внушительные, другие же - короткие, резкие и устрашающие. (Слово "устрашающий", кстати, стало одним из самых любимых его эпитетов. Очень подходящее словечко для того, чтобы вселить трепет в души грешников, хотя бы пока что воображаемых.)