Элмер Гентри
Шрифт:
Джим с величайшим смирением кротко ответил:
– Да, доктор, конечно. Меня только смущают кой-какие мелочи. Я обратился с ними к господу богу в своих молитвах, но он как-то не очень мне помог. Зато вы, я уверен, придете мне на помощь. Во-первых, зачем Иисусу Навину понадобилось останавливать солнце? Безусловно, так было - ведь это сказано в писании. Но все-таки зачем? Ведь господь и так всегда помогал иудеям, и Иисусу Навину достаточно было приказа своим людям кричать погромче и трубить в трубы, как рушились самые крепкие стены! И потом еще: если причина
– Молодой человек, я могу преподать вам лишь одно нерушимое правило: пути господни неисповедимы, никогда не подвергайте их сомнению.
– Ну, а все-таки? Почему нынешние врачи не говорят: "одержим бесами"?
– Мне некогда вести пустые споры. Это ни к чему не приведет. Если б вы поменьше думали о своих замечательных талантах, поменьше рассуждали и почаще обращались к господу со смиренной молитвой, вам уж давно открылся бы истинный духовный смысл того, что от вас сокрыто.
– И еще: откуда Каин добыл себе жену?
Джим произнес эти слова самым почтительным тоном, но доктор Кворлс (козлиная бородка, крахмальные воротнички) отвернулся и резко бросил:
– У меня больше нет времени с вами разговаривать, молодой человек! Я сказал, что вам делать! Всего хорошего.
– Уиллоби, голубчик, - всполошилась в тот вечер миссис Кворлс.
– Ты, говорят, занялся все-таки этим, как его… со старшего курса… этим ужасным Леффертсом, который пытается сеять неверие? Ты его исключил, да?
– Что ты, - благодушно отозвался ректор.
– Зачем же? Не вижу необходимости. Я просто указал ему путь духовного спасения и… Да, а что тот первокурсник, подстриг газон? Скажите, пожалуйста, пятнадцать центов в час! Еще чего захотел!
Джим висел на волоске над адской бездной, покачиваясь на ветру, и, судя по всему, получал от этого массу удовольствия, а Элмер Гентри, пугаясь греховности помыслов товарища, невольно восхищался им.
Стоял ноябрь 1902 года, - года, когда наши герои перешли на последний курс колледжа. Грязно-серое небо над Гритцмейкер-Спрингс, слякоть на деревянных тротуарах… В городе делать было нечего, а дома впервые после лета затопили печь, и комнату заполнил угарный запах дыма.
Джим, непринужденно откинувшись на спинку стула и положив ноги на откидную доску секретера, учил немецкий. Элмер валялся поперек кровати и, свесив голову вниз, проверял, приливает ли кровь к вискам. Приливает нормально, порядок.
– О господи!
– простонал он.
– Давай хоть сходим куда-нибудь, что-то придумаем…
– Да чего там придумаешь, - ответил Джим.
– Лежи себе знай.
– Смотаемся в Кейто, проведаем девочек, выпьем.
В Канзасе действовал сухой закон, и ближайшее пристанище
Джим почесал затылок уголком книги и одобрительно заметил:
– Что ж, достойная мысль. Деньги есть?
– Это двадцать восьмого-то числа? Откуда? До первого - ничего.
– Величайшего ума ты парень, Сорви-Голова. Адвокат из тебя выйдет - сила! Ну и предложение! Правда, денег у нас с тобой ни гроша и у меня завтра контрольная по-немецкому, но вообще-то - гениальный проект.
– Ладно, отвяжись, - уныло, как больной котенок, вздохнул Элмер, возвращаясь к своим глубокомысленным экспериментам.
Вязкая скука одолевала друзей, и спасение от этой скуки нашел не Элмер, а опять-таки Джим. Он было снова взялся за книгу, затем аккуратно закрыл ее, бережно положил на стол и встал.
– Я бы не прочь повидаться с Нелли, - вздохнул он.
– Да, брат, уж я бы ее позабавил сегодня! Такой чертенок! А наши девчонки из колледжа - пропади они пропадом! Если и попадается такая, к которой вообще можно подступиться, так потом только и бегает за тобой по всему колледжу, чтобы ты ей сделал предложение.
– Эх, а мне бы сейчас Джуаниту, - заныл Элмер.
– Слушай, брось о них говорить, будь другом! У меня, только подумаю о Джуани, - сердцебиение.
– Постой, Сорви-Голова! Идея! Пойди, займи десятку у нового химика, а у меня еще есть доллар шестьдесят четыре цента. Хватит!
– Да я его совсем не знаю.
– Вот дурень! Потому-то я о нем и сказал! Разыграй комедию: перевод, дескать, опаздывает. Я еще часок позанимаюсь немецким, а ты пока свистни у него десятку.
– Не надо, - печально заметил Элмер.
– Зачем ты так…
– Если я в тебе не ошибся и ты жулик первого класса, мы успеем в Кейто на поезде пять шестнадцать.
В пять шестнадцать друзья отбыли в Кейто,
В поезде было всего два вагона: пассажирский и багажный, совмещенный с вагоном для курящих, а тащил их старенький, потрепанный паровозик с тендером. Сгущались сумерки, составчик погромыхивал на расхлябанных рельсах. Его так бросало из стороны в сторону, что Элмер и Джим то и дело наезжали друг на друга, хватаясь за ручки у скамьи. Вагон раскачивало, точно грузовое суденышко в шторм. Долговязые, неуклюжие фермеры один за другим пробирались к бачку с водой, спотыкаясь о ноги сидящих приятелей, цепляясь за плечо Джима, чтобы не упасть.
Из всех уголков старого вагона, от закоптелых оконных рам, от ржавых металлических деталей, грязных кокосовых циновок исходил тошнотворно-горький запах дешевого табака: стоило только прикоснуться к красному плюшевому сиденью, как в воздух столбом взвивалась пыль, а на плюше оставался отпечаток ладони. Вагон был набит битком. Пассажиры присаживались на ручки скамей, перекрикиваясь с приятелями через проход.
Но Элмер и Джим не замечали грязи, не замечали вони и давки. Прерывисто дыша, оба застыли в нервном, напряженном молчании. Рты их были полуоткрыты, глаза затуманены: они думали о Джуаните и Нелли.