Элмер Гентри
Шрифт:
Эдди сообщил ему новости о товарищах по семинарии. Фрэнк Шаллард получил назначение от семинарии: небольшой приход в городишке Катоба, на окраине штата Уиннемак. При посвящении его в сан вышла небольшая заминка: обнаружилось, что у него весьма шаткие взгляды даже на столь ясный и несомненный факт, как девственность Марии. Однако его отец и декан Троспер поручились за него, и Фрэнк все-таки получил сан. Гарри Зенз - пастор большого прихода в одном горнопромышленном городе Западной Виргинии. Уоллес Амстед, преподаватель физкультуры, весьма успешно подвизается в ХАМЛ. Профессор Бруно Зеклин умер, бедняга.
– А где же Орас Карп?
– спросил Элмер.
– Ну, это самое
– Что ты говоришь? Вот это да!
– Вот так-то, брат! Вскоре после того, как он кончил, умер его отец - ну, он сразу и переметнулся. Годик проучился в Духовной академии и теперь, говорят, преуспевает. Такой стал ярый консерватор, как все консерваторы, вместе взятые.
– Да и у тебя, Эдди, видно, неплохо идут дела. Церковь славная.
– Ну, она, конечно, невелика, но народ симпатичный на редкость. И дело налажено прилично. Не скажу, чтобы я так уж очень приумножил свою паству, но я и пекусь-то больше о том, чтобы укрепить в вере тех, кто есть. А когда почувствую, что каждый стал твердыней благодати, разверну кампанию. И тогда увидишь! Тогда-то у меня паства удвоится во мгновение ока! Да, сэр… Если б только они еще не затягивали так с моим жалованьем и вовремя вносили на уплату по закладной… Славный народ, положительный и по-настоящему благочестивый, только вот насчет денег туговат.
– Посмотрели бы, как у нас развалилась плита! Да и раковину пора красить!
– Это была, кажется, единственная фраза, которую произнесла за весь вечер миссис Фислингер.
Элмеру стало душно, как в тюремной камере. Он поспешил улизнуть. В дверях Эдди взял его за обе руки и взмолился:
– О, Элм! Я ни за что не успокоюсь, пока не верну тебя к нам! Я буду молиться. Я видел, каков ты был, когда тебя осенила благодать. Я знаю, на что ты способен!
Свежий воздух, добрый стакан водки, громкий смех, посадка в поезд - какое наслаждение после этой затхлой атмосферы! Эдди уже выдохся, утратил тот благочестивый пыл, с которым некогда работал в ХАМЛ. Он постарел, остепенился и мирно доживал свой век, на котором едва ли уж суждено было случиться чему-то интересному и неожиданному. Да, но ведь Эдди сказал…
И Элмер взволнованно вспомнил: он все еще баптистский священник! Он вправе проповедовать, как бы ни противился этому Троспер!
Суеверно поежившись, он вспомнил заклинания Эдди: "Я ни за что не успокоюсь, пока не верну тебя!"
Что ж!… Хотя бы для того, чтобы отобрать у Эдди церковь и показать, чего может добиться там он, Элмер Гентри! Видит бог, уж он сумел бы заставить этих толстосумов раскошелиться вовремя!
Он поспешил на другой конец штата, чтобы повидаться с матерью.
По ее словам, его фиаско в семинарии едва не убило ее. С трепетной надеждой выслушала она теперь его обещание, что, быть может, когда он повидает свет и решит остепениться, он снова вернется в лоно церкви.
В благочестивом настроении, не помешавшем ему, подпоив одного бухгалтера, добыть ценную информацию относительно кредитоспособности его фирмы, прибыл он в Сотерсвилл (штат Небраска), непривлекательный, но весьма деловой промышленный город с двадцатитысячным населением. И все в том же благочестивом настроении он обратил внимание на афиши, объявляющие о выступлениях женщины-евангелистки, пророчицы Шэрон Фолконер, о которой ему уже приходилось слышать прежде. От клерка в гостинице и фермеров, толпившихся на сельскохозяйственном складе, он узнал, что мисс Фолконер при содействии почти всех протестантских церквей города устраивает в особом шатре молитвенные собрания. Говорили,
– Вздор!
– объявил Элмер с видом знатока.
– Женщина не может проповедовать писание!
– И в тот же вечер отправился на молитвенное собрание мисс Фолконер.
Шатер был огромен. В нем можно было разместить три тысячи человек и еще тысячу на стоячих местах. Когда Элмер вошел и величественно проложил себе дорогу вперед, шатер был полон почти до отказа. В глубине шатра возвышалось удивительное сооружение, ничем не напоминающее обычную, украшенную американскими флагами кафедру-эстраду рядовых евангелистов. Это было сооружение из белого дерева, похожее на пирамиду и позолоченное по краям, с тремя площадками: одна - для хора, другая, повыше, - для представителей местного духовенства и третья - самая верхняя и самая маленькая, с кафедрой в виде раковины, раскрашенная во все цвета радуги и пышно убранная розами, лилиями и виноградными листьями.
"Вот это да! Цирк, да и только! Чего еще и ожидать от дуры-проповедницы?" - решил Элмер.
Верхняя площадка еще пустовала - она, очевидно, предназначалась для того, чтобы служить рамкой, подчеркивающей чары мисс Шэрон Фолконер.
Смешанный хор в длинных одеяниях и четырехугольных шапочках запел: "Соберемся ли мы у реки…" После этого на второй площадке появился стройный молодой человек, красивый, даже слишком красивый, с чересчур капризным изгибом губ, в жилете и воротничке священника и начал читать "Деяния". Элмер, пожалуй, впервые слышал, как читает англичанин, выпускник Оксфорда.
"Скажите, какой неженка! Нет, это слабая работа. Юбок слишком много, а эффекта мало. Нет, евангелие прежде всего. По старинке. Клиент косяком идет", - насмешливо думал Элмер.
Наступила пауза. Все ждали, и всем было чуточку не по себе. Взоры собравшихся были устремлены к верхней площадке. И вдруг у Элмера перехватило дыхание: откуда-то из-за площадки медленно, протянув к толпе прекрасные руки, вышла святая. Она была молода, Шэрон Фолконер, лет тридцати, не более; статная, стройная, высокая; продолговатое, худощавое лицо, черные глаза и роскошные черные волосы - все в ней дышало страстью, экстазом. Рукава ее прямого белого одеяния, схваченного рубиновым бархатным поясом, были с разрезами; они упали, открывая ее призывно простертые руки.
– Боже!
– молитвенно прошептал Элмер Гентри… С этой секунды его безалаберное существование обрело смысл и цель. Он должен обладать Шэрон Фолконер.
Голос у нее был теплый, чуть хриплый, поразительно богатый оттенками.
– О, дорогие, дорогие мои! Я не стану поучать вас сегодня, - все мы так устали от назойливых проповедей о том, что надо быть добрыми и хорошими! Не стану я говорить вам и о том, что вы грешники, ибо кто из нас не грешен? Не буду толковать писание. Нам всем давно наскучили усталые старички, гнусавыми голосами объясняющие нам библию! Нет! Мы вместе найдем золотые письмена, начертанные в наших собственных сердцах. Давайте вместе петь, вместе смеяться, вместе радоваться, подобно журчащим апрельским ручейкам, сливающимся воедино, радоваться тому, что в нас живет истинный дух вековечного спасителя Иисуса Христа!