Элмер Гентри
Шрифт:
– Да, знаю, знаю. Я сама с ним не встречалась, правда, но слышала о нем чудовищные вещи, - горестно вздохнула Шэрон.
– А Везли Зиглер? Говорят, он пьет. И это евангелист! Да если б кто-нибудь из моих сотрудников выпил хоть глоток спиртного, я бы его выставила в ту же минуту!
– Правда ваша, правда ваша. Действительно ужасно!
– сокрушался доктор Бинч.
– А как вам нравится этот шарлатан Эдгар Эдгарс? Совершенно неприличный тип, в прошлом - игрок! А что за отвратительный жаргон! У-у! Лицемер!
С радостным воодушевлением все трое наперебой заговорили о недостатках своих конкурентов от евангелизма:
– Этот Бинч гнуснейший фанфарон и мошенник во всей Америке!
– немного погодя говорила Элмеру Шэрон.
– И насчет Ионы не тверд и, говорят, табачок жует, а туда же, корчит из себя персону! Скажите, величина! Ты смотри осторожнее с ним, - добавила она.
– Ох, милый, милый ты мой!
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Слава Шэрон росла. Теперь сестра Фолконер была на пути к тому, чтобы стать самой знаменитой проповедницей-евангелисткой Америки - и не столько благодаря своему красноречию, сколько тому, что она стала заниматься исцелением больных. Красноречие успело уже надоесть людям, да и вообще сфера деятельности евангелистов была поневоле ограничена тем, что даже самые ревностные едва ли пожелают спасаться больше трех или четырех раз. А вот исцелять их можно было до бесконечности - и все от одной и той же болезни.
Позже исцеление больных стало главным козырем многих евангелистов, но в 1910 году им занимались главным образом секты - Христианская наука [113] и Новая Мысль [114]. У Шэрон же это началось случайно. Правда, на каждом собрании она молилась за больных, но довольно-таки машинально. На одном из собраний в Скенектади, год спустя после того, как они с Элмером стали работать вместе, какой-то мужчина подвел к Шэрон свою глухую жену и попросил ее исцелить. Шэрон забавы ради послала за каким-нибудь маслом (масло оказалось смазкой для ружейных затворов, но она освятила его по всем правилам), смазала им уши женщины и стала с жаром молиться об исцелении.
И вдруг женщина взвизгнула:
– Слава тебе, господи, ко мне вернулся слух!
В молитвенном зале поднялось волнение. Каждый загорелся желанием исцелиться от своих недугов. Элмер отвел в сторонку исцеленную глухую и записал ее имя для газет. Правда, она его не слышала - просто он писал свои вопросы, а она - ответы, и так родилось отличное сообщение для газет, а кстати, и великолепная новая идея.
– Отчего бы не сделать исцеление больных непременной частью программы?
– убеждал он Шэрон.
– Не знаю. По-моему, у меня к этому нет таланта, - задумчиво отозвалась она.
– Конечно, есть! Разве ты не обладаешь даром внушения? Ого! Займись этим. Можно бы устраивать особые собрания, посвященные исцелению. Держу пари, что сборы будут небывалые, а с местными комитетами будем договариваться так: все сборы сверх определенной суммы получаем мы, ну и, конечно, сбор последнего дня.
– Что ж, можно попробовать. Как знать - быть может, господь и дал мне особый дар.
Успех был потрясающий.
Своими чудесными исцелениями она оттолкнула от себя многих пасторов-евангелистов, но зато приобрела еще больше сторонников в лице тех, кто зачитывался книгами о силе воли, а в газетах стали регулярно появляться сообщения о ежедневно творимых ею чудесах. А кроме того, по крайней мере так говорили: некоторые из ее пациентов действительно исцелялись навсегда.
– Знаешь, - шептала она Элмеру, - пожалуй, в этих исцелениях действительно что-то есть. А как это волнует, когда велишь хромому бросить костыль! Вот, например, вчерашний калека - он в самом деле почувствовал себя куда лучше…
Теперь они убирали алтарь костылями и тростями, которые поднесли им благодарные пациенты, не считая тех, которые Элмеру пришлось купить вначале, чтобы выставка сразу произвела должное впечатление.
Деньги текли к ним рекой. Один благодарный пациент вручил Шэрон пять тысяч долларов, что и послужило поводом к единственной - не считая, конечно, случайных вспышек, - ссоре между Элмером и Шэрон. Он требовал прибавки жалованья ввиду увеличения доходов, а она утверждала, что все без остатка уходит на благотворительность.
– А-а, довольно, наслушался!
– бросил он.
– И "женский приют для престарелых", и "сиротский приют", и приют для ушедших на покой священников! Ты их, наверное, с собой в кармане таскаешь!
– Ты что это, любезный друг, позволяешь себе намекать, будто я…
Разговор происходил в очень повышенном тоне и вполне по-семейному. В заключение она повысила ему жалованье до пяти тысяч и поцеловала его.
Зарабатывая деньги с такой легкостью, Шэрон стала лихорадочно строить планы на будущее. Она купит ферму - десять тысяч акров земли, - откроет там колонию и университет христианских социалистов [115] (и даже действительно приобрела трехмесячный опцион на двести акров, но этим ограничилась). Она начнет выпускать крупную ежедневную газету, только без отдела уголовной, спортивной и светской хроники, но зато с толкованием отрывков из священного писания на первой полосе. Она возглавит новый крестовый поход - десятимиллионную армию, которая пройдет по языческим странам и еще при жизни нынешнего поколения обратит в христианство весь мир. Один из этих планов она в конце концов и в самом деле осуществила, создав штаб-квартиру для своих летних молитвенных собраний.
В приморском курортном городе Клонтар - штат Нью-Джерси - она купила летний театр на набережной, в котором Бенно Хакеншмидт ставил в свое время оперные спектакли. И хотя только на первый взнос ушли почти все ее сбережения, она рассчитала, что это выгодная покупка, так как она будет единоличной владелицей здания и ей не придется делить доходы с местным духовенством. И, кроме того, обосновавшись на одном месте, она гораздо больше поднимет свой престиж, чем разъезжая из города в город и всякий раз заново рекламируя свои достоинства.